Боясь оставить детей одних, Мария не побежала следом. С порога смотрела, как ведут мужа мимо собора к Римскому мосту, перекрестила его спину. Ян попытался оглянуться, но солдат толкнул его, потом еще раз…
Не присаживаясь, она стала чистить котлы: сажа хорошо смывается слезами, но распущенные волосы мешали работать. Вот тебе новое испытание, Мария! Думай, что оно значит. Два года прошло после бегства из Антверпена. Уезжали в спешке, но успели сдать дом в аренду, продать ценные вещи. Клару, самую младшую, отвезли к родителям Марии в деревню, сами с тремя старшими детьми поселились в Кельне. Правители Кельна католики, но здесь не убивают протестантов, до сих пор не убивали. Служба Яна у принцессы казалась манной небесной. Чудом! Муж толком не рассказывал, какими делами занимается в замке. Не первый донос, обойдется все. Пойти в верхний замок, броситься принцессе в ноги? Пожалуй, придется…
Утренние колокола еще не звонили, когда заявилась соседка, длинноносая сплетница.
– Шум-то на всю улицу! Ваш Хендрик что, с кровати шлепнулся, дитя несчастное? Мой тоже проснулся от грохота да и говорит…
– Мне совсем не интересно, что говорит ваш муж. – Мария вытянула перед собой испачканные сажей руки, почему-то разглядывала их внимательно.
– Вы-то сами знаете, за что супруга забрали? – Глаза у соседки Хольсен, как маленькие колеса, вращаются, словно хотят посмотреть друг на друга; Марии эти глаза всегда казались безумными.
– Откуда мне знать? Мой муж нужен принцессе, она вызволит Яна, сегодня же. Прощайте. – Мария встала у входной двери и распахнула ее.
– Выпроваживаете?! – изумилась Хольсен.
«Антверпенцы! – думала соседка. – Спесь так и прет из них, и справедливо, что Господь наказывает гордецов. Вы кичились, антверпенцы, что Шельда шире Рейна, Антверпен богаче Кельна! А теперь в нашем священном городе, у оплота истинной веры ищете спасения, нечестивцы…»
– Мы не будем терпеть разврат отступников веры в нашем городе! – прошипела Хольсен на прощание. – Ребенка хотя бы уняла!
Мария перенесла Библию на кровать и стала драить деревянный стол, так налегала, что чуть его не опрокинула. Ее мучило слово, произнесенное длинноносой: «Разврат». Ясно, что все это зависть и сплетни! Мой муж слишком… яркий человек, такой всем глаза колет. Противно, но не опасно, как оскал тех химер, что на соборе. Наверное, именно лавочник Хольсен и решился на донос, наслушавшись шипения своей жены. «Тревожно вот отчего, – вдруг поняла она, – Ян, уходя, все повторял: «Прости меня». Почему он считает себя виноватым?»
Запахло погребом, прелыми луковицами. Снова эта женщина!
Марии хочется хлестануть ее тряпкой по лицу, а значит – ее накрыло отчаяние…
– Соседушка, – пропела Хольсен, прищурившись, – вот вы сердитесь, а я вам это прощаю: такова главная заповедь, данная нам Господом! Хочу совет дать: сходите-ка в замок, попросите принцессу заступиться за вашего супруга!
Тут, гнусаво хмыкнув, лавочница развернулась и зашагала прочь, вроде как даже приплясывая от злорадства.
Мария в сердцах выплеснула ей вслед ведро с помоями, едва сдержалась, чтобы не плюнуть.
После позднего завтрака Мария велела Бландине и Яну Батисту рассматривать картинки в Библии и приглядывать за Хендриком, который обессилел и спал. Сама же вышла в лучшем платье и в жемчугах; последний раз так наряжалась в Антверпене, когда мужа выбрали городским советником. Еще надела меховую безрукавку, пусть принцесса видит, что Ян Рубенс достойно содержит семью. Шагала медленно, думая о том, чтобы держать спину прямо – вдруг горожане на нее смотрят! – и еще о том, что надо усерднее молиться.
Ветер дул в лицо и зачем-то напоминал о юности, о весенних предощущениях счастья. Откуда прилетел такой ветер? Для чего он сейчас?..
– Мария?
Надо же ей было столкнуться с Йоханом Бетсом в такой момент!
Маленький, согнутый весь, Бетс казался ей хорошим человеком, но незначительным. Вечно бормотал что-то, как старый монах, будто стесняясь, что его слушают. Было у Марии в отношении тихого Бетса чувство неловкости: когда Рубенсы два года назад поселились в Кельне, Бетс им помог. Он в то время составлял бумаги для Анны Саксонской, помогал ей в тяжбах с мужем. Потом Бетс вынужден был уехать из города. Тогда он и представил Яна Рубенса принцессе Анне, чтобы Рубенс заменил его как юриста на время. Когда Йохан Бетс возвратился, – а мог бы и не вернуться: люди тысячами пропадали, погибали между Фландрией и немецкими землями, – то работы в замке для него не нашлось. Принцесса пожелала, чтобы ее дела отныне всегда вел Ян Рубенс, и только он! Пришлось Бетсу перебиваться завещаниями лавочников, составлением цеховых документов. Из-за этого он весь пропитался запахом тушеных овощей…
…Два дня назад Бетс снова увидел принцессу Анну, побывав в замке после долгого отсутствия.
Сейчас он спускался по дороге, ведущей в замок, опасаясь упасть на мокрых от мартовских дождей камнях. Ноги у него часто подворачиваются; в течение зимы то колено вывихнет, то лодыжку…
– Господин Бетс, пожалуйста, проведите меня к принцессе, – попросила Мария.
Тот ахнул от неожиданности:
– Зачем же вам к принцессе?! – Бетс хороший человек, но выглядит глуповатым, она еще раз убедилась в этом, глядя в его вытаращенные глаза. – Что вы говорите, госпожа?
Надо отдать должное: ничего темного нет в его взгляде…
– Мужа утром увели люди Нассауских, как преступника. Это злая ошибка, я иду просить принцессу, чтобы заступилась за него!
– Вы не знаете еще? Принцесса Анна по приказу графа Иоганна Нассауского отныне под стражей, в верхнем замке. За связь с Яном Рубенсом… греховную связь. Простите.
– Нет! – Воздух вокруг Марии Пейпелинкс распался на непрозрачные песчинки, и они потекли куда-то, быстро обнажая бездну. – У вас нет доказательств!
– Доказательства самые верные, – со скорбным вздохом отозвался Бетс. – Принцесса родит в положенный срок. А супруга своего она не видела почти два года. Что решат в ее отношении – пока неясно… – Бетс вдруг протянул короткую руку, тронул Марию за предплечье, дыхнув ей в лицо зловонием.
Она отстранилась.
– А к мужу вашему, по закону графства, может быть применена жестокая казнь. Его должны повесить, – ласково проговорил Бетс. – Рубенс сразу подал прошение о милости, чтобы заменили на простое отсечение головы. Разрешат ли? Я могу помочь похлопотать.
Испуганное лицо коротышки юриста перед глазами Марии опрокинулось и отлетело, кружась на фоне собора.
…Как она снова оказалась в своем доме, за столом, Мария не знала. Зато помнила слова тихого человека и горячий луч, ударивший ей в левый висок. Фразы Бетса повторялись, лукаво перекликались, играли в эхо, менялись местами, у этих страшных слов был голос длинноносой соседки.
«Повешение». «Разврат». «Повешение».
