Вскоре ван Дейк рассказал Тоби, что Бэкингем в первый же день работы подарил ему несколько золотых монет и предложил переехать из постоялого двора во дворец графа Арунделя, поскольку граф и его супруга в данное время находятся в Италии.
Следующие несколько недель были самыми приятными в жизни Тоби: он тоже жил в замке Арунделя и учил Антониса английскому и итальянскому. Дела с английским шли особенно быстро, потому что почти каждый день они ходили к Бэкингему и болтали там с маркизом, пока Антонис писал картину.
Бэкингем был старше их обоих всего на семь лет, но сколько смог успеть за свою жизнь!
«Из жалкого сына конюха стал вторым человеком в Британии, что бы там ни болтали… – мысленно рассуждал Тоби. – Конечно, можно считать, что Бэкингему все досталось за счет красивой внешности и веселого нрава, столь милых королю… Но в этом человеке явно воплотились необычайная сила и сокрушительная обольстительность, действующая и на женщин, и на мужчин. Знает латынь и французский – в юности его мамаша собрала денег и отправила сынка в Париж пообтесаться. И вот результат: маркиз лучше всех танцует и играет в мяч, любит стихи, особенно – стихи короля Якова, конечно, которые он цитирует весьма уместно, понимает музыку и покровительствует музыкантам. Еще Бэкингем собирает картины и скульптуры: хочет превратить свой дворец в собрание самых редких и ценных произведений. В общем, богато одаренный человек, ничего не скажешь, и совсем не злой. А смотреть на него и на его костюмы действительно – сплошное удовольствие!»
В просторном старомодном дворце Арунделя отказа им ни в чем не было, слуги бросались исполнять любое желание молодых людей, их было даже слишком много. Такая жизнь была непривычной для Тоби, но ему понравилось: он представлял себя вельможей в услужении у блестящего принца. А Антонис, как и подобает принцу, тратил много времени и средств на наряды, выезд и прочую роскошь. Но, несмотря на явную любовь к удовольствиям и тщеславную заботу о своей внешности, характер у Антониса был приятный и простой, поэтому они с Тоби подружились.
Только спустя недели две такой беззаботной жизни на сеансы позирования к Бэмингему зачем-то стал приходить лорд-канцлер Фрэнсис Бэкон, а его Тоби боялся. Если Бэкингем разрешал сидеть в его присутствии, то с приходом канцлера Тоби приходилось вставать за спинку кресла сэра Фрэнсиса и переводить. Вскоре Бэкон объявил, что уже вполне сносно понимает Антониса и может обходиться без услуг Тоби, и вообще – Тоби скоро может вернуться в Гаагу, продолжить свою службу секретарем Дэдли Карлтона. «Но не уезжай прежде, чем я расспрошу тебя о важных делах», – добавил лорд-канцлер строго.
Конечно, Тоби и раньше понимал, что веселое пребывание в Лондоне быстро закончится, но все же затосковал. В Гааге нет ни пиров с балами, ни нарядных девушек… Сиди там, глотай дым трубки Карлтона да любуйся на пресных гаагских депутатов: все как один в одинаковых кафтанах и с постными физиономиями, похожие на стаю ворон; еще скучнее наблюдать трудолюбивых голландских кумушек в чепцах, даже никогда не видно, какого цвета у них волосы. Никак нельзя Гаагу сравнить с Лондоном!
А вот Антонису повезло: он поедет в прекрасную Италию. «И зачем только я так быстро научил ван Дейка итальянскому, – сокрушался Тоби, – лучше бы меня послали переводчиком вместе с ним».
Лондон, Йоркхауз, ноябрь 1620 года
Лорд-канцлер Бэкон объявил ван Дейку, что будет говорить с ним в присутствии маркиза Бэкингема.
Сначала обсудили работу художника: Бэкон сказал, что сам король изъявил желание взглянуть на портрет. Антонис разволновался и объявил, что в таком случае ему надо еще хотя бы неделю поработать над картиной. Но Бэкон ответил, что, на его взгляд, все и так уже хорошо, а для Антониса есть более важное поручение.
– Вы отправляетесь в Италию. Полностью за наш счет.
– Но ведь я еще не написал портрет его величества, да и портрет милорда Бэкингема с леди Кэтрин не закончен, – удивился художник.
– Года два или три проведете в Италии. – Лорд Бэкон не обратил внимания на реплику ван Дейка. – Там послужите королю еще лучше, чем здесь, в Лондоне.
– Я должен уведомить вас, что у меня больной отец в Антверпене! И другие важные дела, ведь я уезжал в спешке. – Антонис растерялся.
– Вы можете заехать в родной город, если захотите, и оттуда отправитесь дальше, в Италию.
Бэкингем слушал, задумчиво разглядывая свои ухоженные ногти. Художник прежде не видел маркиза таким тихим.
– Его величество хотел мне заказать портреты… я мечтал, – повторил Антонис, с трудом подбирая английские слова и сильно их коверкая.
Бэкон со значением взглянул на маркиза и продолжил:
– Вы сможете за наш счет путешествовать, изучать работы лучших художников Италии, учиться у них, хоть вы и сейчас превосходный живописец. Но главное другое! Вы с графиней Арундель будете ездить по городам Италии, знакомиться с антикварами и собирателями древностей. Поскольку вы художник и блестящий молодой человек, ваши визиты к этим людям будут всеми восприниматься естественно. Я дам вам список антиков, которые нас интересуют, – будьте внимательны и по возможности покупайте все, что похоже на эти предметы. Прочтите сейчас. Такой же список есть у графини, но вы не должны обсуждать с ней это. Просто посылайте мне письма: описывайте все, что увидите или купите, пишите обо всех коллекциях, о которых вам расскажут или которые вам покажут. Средств у вас будет достаточно… Оставшееся время, которое вы проведете в Лондоне перед отъездом, следует использовать для того, чтобы изучить шифр, на котором вы будете писать мне послания. Обучать вас шифру я буду сам.
Ван Дейк был напуган, особенно сильное впечатление на него произвело кроткое безмолвие Бэкингема.
– Еще у меня к вам такая просьба, господин ван Дейк. Когда в скором времени окажетесь в Антверпене, пришлите мне список античных редкостей, которые господин Рубенс получил от нашего посланника в Гааге, сэра Дэдли Карлтона. Вы уже видели эту коллекцию?
– Нет, насколько я знаю, когда я уезжал, она еще стояла нераспакованной в доме мэтра.
После того как ван Дейк ушел, Бэкон и маркиз какое-то время молчали.
– Идея ваша хороша, лорд Бэкон: зачем нам дразнить короля частым появлением при дворе такого красавца?
– Я думал и об этом, конечно, хоть это и не главное. Нам важнее, чтобы он помог в поиске зеркала. Не нравятся мне в последнее время письма Арунделя: кажется, с головой у него становится все хуже. Зная историю его предков, понимаешь, что состояние его разума всегда в опасности…
– Вы не скажете ван Дейку о зеркале?
– Нет. Чем меньше людей знает, что именно мы ищем на самом деле, тем лучше. Не хочу подвергать ни искушению, ни риску жизнь и разум одаренного человека. Пусть аккуратно описывает ценности, которые увидит, этого достаточно.
Антверпен, карцер, декабрь 1620 года
Маленькие помещения в городской стене Антверпена, похожие на норы, были закрыты решетками. Там держали тех, кого считали душевнобольными. Человек внутри вынужден был стоять согнувшись или на коленях. Он все время был на виду.
