Когда Джорджоне замолчал, Катерина подошла к певцу, ласково положила руку на плечо, а он встал на колено и поцеловал руку королеве. Вдруг Катерина радостно заспешила навстречу невысокому человеку.
– Альдо Светлейший, мы наслаждаемся без тебя. Сам виноват, что пришел поздно, Джиролама уже пела, и Дзордзи тоже.
Вошедший поцеловал ей руку и громко произнес что-то непонятное, жестикулируя и обращаясь ко всем.
– Мессир Альдо Мануций, мои дорогие, предлагает всем сегодня говорить только на греческом, – объявила принцесса. – А того, кто нарушит его условие, он грозит наказывать. Пока еще не решил, как именно, наверное, отберет еду, прямо с тарелки. Или не даст вина, – рассмеялась Катерина, – а вино у меня сегодня прекрасное, еще лучше, чем в прошлый раз.
– Это невозможно, мадонна! – выкрикнул кто-то. – Лучше не бывает!
Альдо улыбнулся слабой и грустной улыбкой. Раздались смех и недовольные возгласы.
– Всех приглашаю на пир, – королева хлопнула в ладоши три раза, двери в соседний зал открылись, она взяла под руку Альдо Мануцио и направилась к столу, уставленному фигурами, сделанными из живых цветов, между которыми стояли сосуды красного и синего стекла и возвышались горы фруктов.
– А нам-то что делать? – испугался Тициан. – Если они заговорят по-гречески, я ничего не смогу понять.
– Выпьем молча, – усмехнулся Лоренцо. – Художникам не обязательно разговаривать, так ведь, брат? Попросим повторить на латыни, на латыни-то мы поймем как-нибудь?
Тициан в этом сомневался. В его родном селении говорили на диалекте фриули, понятном венецианцам, в этом говоре также были галльские и тирольские слова и даже, как объяснял отец, древние окситанские. К говору венецианцев им с братом пришлось привыкать несколько месяцев. Помогла дружба с братьями Дзуккато, вскоре над выговором братьев Вечеллио перестали смеяться, хотя в первые месяцы в Венеции по любой фразе в них распознавали деревенщину. Классическую латынь им в детстве учить не пришлось, Священное Писание братья знали кое-как на слух. «Значит, в этом ученом обществе, – сообразил Тициан, – я буду немым». Вдобавок ко всему, он заметил, как у входа в обеденный зал слуги забирали плащи, шпаги, шляпы у всех, кто еще не успел их снять, – во дворце было жарко и душно, солнце светило ярко, проникая в огромные окна и освещая позолоту росписи стен и потолка.
Принцесса Джиролама прошла мимо него и взглянула холодно, с прищуром. Тициан подумал: «Так смотрят на попрошайку на улице, это из-за моего нелепого костюма».
– Надеюсь, нас посадят рядом. У королевы подают лучшее вино в Венеции, – предвкушал Лотто, – если повезет, поблизости за столом окажется красивая дама! – Лоренцо, приплясывая от удовольствия, двинулся за другими гостями.
– Дорогие мои, не смущайтесь и знайте, что я запретила мессиру Альдо Мануцио пугать моих друзей. Беседуйте на любом языке, который вам нравится, – латынь, венето, все что угодно, – объявила хозяйка. – Да хоть… вот немецкий, – кивнула она человеку рядом с собой. – Лишь бы вам было весело и интересно.
* * *
Тициан опомнился на улице. Он не предупредил Лотто. «Никто не заметит, что я исчез! – думал он, сбегая по лестнице мимо зло ухмыляющихся античных статуй, перебегая каналы, натыкаясь на мрамор колонн в закоулках, срывая с себя ненавистный плащ. – Скорее всего, я больше никогда не увижу принцессу Джироламу. Она влюблена в Джорджоне, это точно. А я не Джорджоне, а неотесанный Тициан Вечеллио, который так мало знает. Не суждено мне общаться с нобилями – пусть! Зато я умею работать, буду изучать ремесло еще упорнее. Я силен и вынослив, стану каждый день делать больше других, сделаюсь умелым мастером, незаменимым человеком в мастерской Джамбеллино. Самым нужным, да! Пусть без меня пируют, поют песни и болтают на греческом, вообще непонятно, кому нужен мертвый язык».
Скрючившись на грязных задворках Дорсодуро, у зловонного канала, Тициан дал себе слово: никогда больше не подвергать себя унижению, не пытаться карабкаться туда, куда не ведет пологая лестница из широких ступеней – ведь в сущности, думал он с тоской, Франческо был прав вчера, а он отступился от брата, и вот к чему это привело. «Я отдам ему дурацкий плащ», – решил Тициан. Но идти сейчас домой мириться с Франческо не хотелось.
Два дня после празднования Ла Сенсы в Венеции никто не работал, люди ходили по церквям и бродили по ярмарке. Тициану грустно было смотреть на толпу, которая напоминала ему о вчерашних надеждах, таких наивных. Сегодня он замечал на улицах пьяных людишек, слишком шумных, как на подбор неряшливо одетых девиц и вонючий мусор. Задумавшись, все еще жалея и ругая себя, он по привычке свернул к Сан-Лио и вскоре был у дверей мастерской Джамбеллино, это было единственное место в городе, где его понимали и ценили. Хотелось работать.
За два года сам Джамбеллино показал Тициану немного, но обстановка в мастерской и, главное, самоотверженный труд самого мастера воспитывали учеников. Джорджоне тоже раньше работал в мастерской Джамбеллино. «Интересно, почему он ушел от мастера так быстро, совсем молодым, еще до моего приезда в Венецию? – думал Тициан. – Конечно, у Джорджоне есть богатые друзья, у него собственные заказы, он может оплачивать отдельную мастерскую. Но, может, все-таки тогда была ссора с мастером? Есть ли за этим тайна? А Лоренцо Лотто, например, тоже вполне зрелый художник, ему заказывают портреты известные люди, но он почему-то предпочитает оставаться у Джамбеллино, это разумно, ведь он стал главным помощником мастера! Поэтому Катерина его и приглашает».
Двери в мастерскую были закрыты, а ставни окон отворены. «Кто-то из пятнадцати учеников Джамбеллино мог прийти в праздничный день, чтобы закончить срочную работу», – догадался Тициан.
– Есть кто-нибудь? – Он осторожно заглянул в окно. Внутри было тихо. Незаконченные картины, расставленные на мольбертах, снаружи казались покинутыми и печальными. Тициан отошел от окна и присел на мрамор у колодца во внутреннем дворе, раздумывая, как получилось, что мастерская осталась без присмотра в праздничный день. Не только холсты, но и доски, краски, материал, подсвечники и вазы – это все денег стоит, а в городе сейчас много чужих, в том числе сомнительных людей. Джамбеллино всегда предупреждает: «Обязательно закрывайте ставни, если кто уходит последним».
«У кого есть ключ? – стал вспоминать Тициан. – У жены хозяина, угрюмой Марии, еще у Лоренцо Лотто. Но Лотто сейчас пирует, – вздохнул он. – Может, Мария прибиралась, открыла ставни, чтобы проветрить от весенней сырости, да забыла закрыть? Тогда надо их просто затворить снаружи. А если воры? Лучше не ждать, проверить самому».
Тициан решительно запрыгнул в окно и, получив сильный удар по голове, упал без сознания.
* * *
Не найдя Тициана у стола, Лотто вернулся к дверям, опросил слуг, даже спустился по парадной лестнице и вновь поднялся в обеденный зал.
– Где твой приятель? – громко спросил его Джорджоне, усаживаясь по правую руку от принцессы, рядом с Пьетро Бембо.
– Сам ищу его, Дзордзи. Вот он был здесь и потом исчез. Может, что-то съел вчера на празднике.
