– Понял, Тициан, почему я пригласил Морто да Фельтре? – радовался Джорджоне. – Он все умеет! И он – особенный! Нам повезло!
Тициан поражался: как такой светлый и благородный человек мог приблизить к себе такую странную личность? Неужели нельзя было найти обычного подмастерье, а не такого жуткого типа? Однако долго над симпатией Дзордзи к Морто да Фельтре Тициану размышлять было некогда. Он работал, не спускаясь с лесов, беря с собой утром только запас воды, хлеба да пустое ведро. Засыпая, он думал о красках и растворах, видел во сне свои рисунки и сочетания цветов. Тициан больше не участвовал в вечеринках в мастерской и не жалел об этом. Единственное исключение в те недели он мог сделать для Виоланты; они изредка встречались в ее доме. Натурщице тоже с самого начала не понравился Морто да Фельтре, и она перестала приходить в мастерскую.
Тициан задумал изобразить огромную фигуру Нептуна и его таинственное царство в нижней трети стены, там все должно было быть синее, серо-голубое, блекло-зеленое. В середине фрески изображалась Земля в цветах и растениях, в этом фрагменте преобладал яркий зеленый и красный. Над водой и землей, на самом верху, парила золотая колесница Аполлона, окруженная солнцем, заливающим мир желто-оранжевым светом. Хорошо зная эскизы фасада, Тициан также старался, чтобы роспись боковой стены гармонировала с композицией мэтра. У Джорджоне преобладали изображения античных развалин, ангелы с музыкальными инструментами и обнаженные музы. Тициан считал, что если главным мотивом росписи фасада, особенно верхних частей, станут различные искусства, то его фреска, мощная и яркая, подчеркнет достоинства работы Дзордзи.
Совет Десяти рассчитал точно: именно во время войны, после тревожной зимы, город нуждался в таком зрелище, в общем развлечении. Работа одного из лучших художников Венеции, и точно самого загадочного, и прежде всего самого модного, – на глазах у всех! – впечатляла. Свершилось! Блестящий любимец муз Джорджоне творит для всех жителей Серениссимы! Огромная радость и развлечение для всех! Представление происходит каждый день в центре города!
Сначала привычку часто проплывать по Гранд-каналу близ Риальто взяли гондольеры. Вскоре горожане стали специально нанимать лодки только затем, чтобы остановиться напротив Подворья и поглазеть на Джорджоне и его седого помощника. Однажды одной компании повезло: Дзордзи и помощник вдруг запели дуэтом, на два голоса! Счастливые зрители так хвастались своими впечатлениями, так гордились ими, что на следующий день уже несколько гондол плавали взад-вперед по Гранд-каналу в ожидании концерта. Наконец, кто-то выкрикнул:
– Ну что же ты, наш Дзордзи, мы ведь собрались, чтобы услышать тебя!
Джорджоне обернулся и приветливо помахал поклонникам. А его помощник, которого в Венеции никто не знал, погрозил бездельнику кулаком и показал неприличный жест. Компания в лодке была обескуражена, обычно Джорджоне привыкли видеть в изысканном обществе. Однако на следующий день зрителей прибавилось.
Один из приятелей Джорджоне, богач Габриэле Вендрамин, придумал, как добиться от мэтра, чтобы тот запел во время работы. Габриэле взял большую барку своего отца, посадил туда троих музыкантов и стал плавать напротив Подворья. Музыканты наигрывали любимые мелодии Дзордзи и даже музыку, которую сочинил он сам. Сначала художник посмеивался, его помощник по обыкновению злился и показывал музыкантам кулак, но в конце концов уловка сработала: может быть, даже не замечая этого, не отрываясь от работы, Джорджоне запел! Громко, с удовольствием! Помощник подхватил его песню, а надо признать, что их голоса действительно подходили друг другу и вместе звучали красиво.
Узнав об успехе затеи Вендрамина, другие желающие услышать песни Дзордзи стали нанимать гондолы с музыкантами. В переулке, в который выходила стена Тициана, тоже целыми днями толклись зеваки; кто-то пытался пролезть к лесам перед фасадом, где работал Джорджоне, кто-то глазел на боковую стену, раз уж на парадный фасад можно было посмотреть только с Гранд-канала. С середины мая и потом все лето пение, музыка, серенады, веселые перепалки, гондолы с пассажирами, размахивающими цветными флагами, восторженный гул не прекращались.
Немецкие купцы досадовали, что торговые лавки на первом этаже Подворья еще не начали работу. Если бы эти толпы народа покупали бы что-нибудь, то вложения в строительство и роспись здания уже окупились бы несколько раз. Но в будущем, предвидели немецкие старейшины, такая популярность Подворья принесет хорошую прибыль.
Тициан, скрючившись на лесах, воспринимал эту суету как досадный шум, старался не отвлекаться, изо всех сил сдерживался, чтобы не раздражаться. Единственное, что имело смысл и было важно, – это его произведение, первая крупная фреска. Надо только выдержать, выстоять. А Дзордзи пусть ведет себя как хочет, его право.
«Да пусть хоть петухом кукарекает или поет хором со своими поклонниками. Главное, он дал мне этот заказ, – рассуждал Тициан, – до конца жизни буду благодарен ему».
С самого начала сложилось, что Морто да Фельтре помогал только Джорджоне, только его считал своим патроном, поэтому с его появлением Тициану стало ненамного легче. Месить раствор для себя, смешивать пигменты, поднимать наверх все материалы, а также чистить инструмент и уносить его на ночь в кладовую художнику по-прежнему приходилось самому. Но, пожалуй, он был рад этому, совершенно не хотелось подпускать к своей работе странного нового помощника.
Во время жары в июле и в августе Джорджоне работал не больше трех часов в день, уходил около полудня и больше не возвращался. Привычно осматривая по утрам и свою стену, и фасад, Тициан заметил, что намного опережает Джорджоне, чья стена по площади была гораздо больше.
«Еще дней десять, – понял Тициан однажды, – и я закончу свою работу». Ему осталось потрудиться над правым нижним углом фрески, добавить ультрамарина и индиго в морские волны, затем нанести всполохи яркого цвета в другие части росписи.
«Сделаю сюрприз Джорджоне, не скажу ему раньше, чем все будет готово! Потом вместе быстрее закончим роспись всего здания. На фасаде слишком много окон и колонн, трудно обыграть это гармонично. Наверное, это не смог бы ни один художник, кроме Дзордзи».
Тициан вдруг вспомнил, как давно не ночевал у Виоланты. Он ушел с работы не слишком поздно, хотя все равно последним, и направился к дому возлюбленной. Не стал входить без доклада – вызвал девочку-горничную. Сбегав наверх, служанка сказала, что госпожа может принять гостя.
Из всех их ночей, возможно, эта была самой яркой. Тициан хоть и был вымотан, но чувствовал себя сильным, чувствовал незнакомые прежде спокойствие и уверенность.
– Знаешь, а ведь я почти закончил фреску.
– Да, видела, – прошептала Виоланта. – Каждый день смотрю на твою работу с Риальто.
– Почему я не замечал тебя? И ты не окликнула.
Виоланта погладила его по щеке:
– Я понимаю, что тебе трудно, не хочу отвлекать.
– Обязательно приходи в воскресенье, через десять дней, – попросил Тициан. – Пожалуйста! Накануне скажу, чтобы рабочие Подворья ночью сняли леса на моей половине. Увидишь, как все удивятся! Дзордзи тоже, я ему не скажу.
