«Давным-давно великий хлад пришёл на нашу Землю-Матушку, дело злых чуждых рук. Каждый день и час жертвы новые забирала смерть. Лютой смертию гибла Жизнь. Стыла в жилах кровь, не горел огонь. И раздался клич, зов о помощи, все рода на тот зов откликнулись. И поднялися всяк, и млад, и стар. И колдун, и эльф, и ведун с нелюдью, воин с воином рядом встал, чтобы в землю пасть. Ещё вчора вороги, и навек братья во смерти, поднималися взамен павшего, навстречь лютой смертушке, да не убоялися. Падали воины, как подкошены, исчерпав силы до донышка, но ни пяди землицы не отдав врагу, согревая кровью своей Землю-Матушку. Отступила, забоялася Хлада-Смерть пред отвагою, единением и силой духа непобедимою, лишь остался лес, как могила общая, кровью полита, льдом укутана, да слезой умыта.»
Я вздохнула. Прошли века, пролетели птицами годы. Всё кануло в лету. Хладный лес и по сию пору собирал кровавую дань, и веды, и колдуны с трудом подбирали слова, не зная, как сказать безутешным родственникам, что их кровинка навек замерла посреди ледяных деревьев неподвижной прозрачной статуей. Я поёжилась. Чего этого мужика понесло в гиблое место? Что он там забыл? Но, где наша не пропадала… Выбора нет, придётся рискнуть. Я так и так умираю. Вейр… я видела.
Видела облако, затенившее грудь. Ещё нет, ещё рано, но именно такая участь его ждёт. Сжалось сердце, защипало глаза. Прокусив губу до крови, я крепко обняла за шею Севера, пытаясь приглушить боль и тоску, рвущие душу в клочья.
Кошмар ждал. И я пришла.
* * *
Вздрогнули ветви орешника, из кустарника беззвучно возник серый призрак. Лиса вскочила, но было поздно. Волк стоял рядом. Она даже не заметила, увлечённая наблюдением за двуногими, как серый брат оказался в шаге от неё. В пасти он держал здоровенный кусок мяса. Выронив на траву ароматное угощение, исчез. Так же бесшумно, как явился. Лиса торопливо схватила ещё тёплое мясо и скрылась в ночи, чтобы в одиночестве насладиться ужином.
Она бы делиться не стала.
Глава 17
В которой герои отправляются в путь
Промозглым ранним утром начался дождь. Ольга, кутаясь в темно-зелёный непромокаемый плащ с подбивкой из шкур выдры, растолкала меня с Вейром, молча сунув нам плащи-близнецы и скрылась в кустах. Ни тебе «утро доброе», ни хотя бы лёгкой улыбки. Впрочем, ни я, ни Вейр жизнерадостностью тоже похвастаться не могли. Решение, принятое ночью, казавшееся единственно верным, теперь смущало даже меня, настоявшую на походе в Хладный лес, но отступать было поздно. Погода была под стать настроению. Один Север улыбался во всю пасть, выпачканную кровью. Он уже позавтракал, но все равно не сводил янтарных глаз с закипающего котелка с кашей, щедро приправленной тонкими ломтиками вяленого мяса. Набив желудки горячей едой, мы собрали пожитки и тронулись в путь. Начинало светлеть.
Монотонный, непрекращающийся дождь дымкой мороси скрывал опустевшие поля, медленно проплывавшие перед глазами, свинцово-серые тучи заволокли горизонт. Вейр мог собой вдохновить иконописца, мастера изображать великомучеников на создание очередного шедевра. Или послужить наглядным примером для юных лекарей, изучающих внешние признаки кишечных колик, жаль, таковых на нашем пути пока не встретилось. Его тёмное сиятельство огрызнулись, когда я в сотый раз пробубнила, чтобы он плотнее запахнул плащ. Пропев заклинание, он долго мрачно разглядывал воронку над головой, из которой прямо на колдунскую макушку лился тонкий ручеёк воды. Раздражённо щёлкнув пальцами, стер защитный дырявый купол, надвинул капюшон и ускакал вперед, буркнув что-то о заботливых квочках. Ну и ёж с ним. Видение не давало мне покоя, пугая до дрожи в коленях, но говорить ему я ничего не собиралась. Пусть ворчит, дёргает бровями и смотрит волком, но простыть я ему не дам.
Ольга ехала рядом, тихая и задумчивая. Изредка она подставляла лицо под капли дождя, закрыв глаза, душераздирающе вздыхала и торопила белоснежную кобылку, словно пытаясь убежать сама от себя. На мои громкие мысленные вопросы и любопытные взгляды она не отвечала, стиснув зубы и делая вид, что оглохла и ослепла. Я живо представила, как вампирша, стоя над двумя бездыханными телами, размышляет, над кем рыдать в первую очередь. Неведомого мне проводника к драконам я представила со спины, а в грудь Вейра воткнула меч, сама содрогнувшись от нарисованной в голове картинки. Затем я представила … Ольга, наконец-то, соизволила заметить моё существование:
– Вижу, ты не успокоишься? Тебе всё надо знать?
– Все равно делать нечего, так хоть дорогу скоротаем.
– Ну, ладно, – помолчав, тихо сказала она.
Я долго ждала, пока вампирша подбирала слова, собираясь с силами.
– Кто он? – не выдержав, поторопила я.
– Его зовут… Звали Киннан. Следопыт. Шаман. Друг.
– Любимый, – ляпнула я.
Она молча закуталась в плащ, но возражать не стала.
– Я верно поняла, он человек?
– Да, – коротко ответила она, тоном давая понять, что разговор ей неприятен, но меня распирало от любопытства, и я отважно продолжила допрос:
– А… А, как же… Ты проживёшь дольше, чем он, если, конечно, не соберёшься от него родить. Тебе не страшно? Так любить?
Она долго молчала. Затем, глядя вдаль, тихо ответила:
– Все, что я могу сейчас сказать, прозвучит или слишком наигранно, или лживо, или до тошноты патетично. Не говори – живи. Единственное, что могу сказать… В мои год дар любви – великий дар, и отказываться от него – преступление. Вы, веды, поклоняетесь Великой Матери. Вы верите, что у неё три ипостаси – Дева, Мать, Старуха или Смерть, Жрица. Круг жизни… Что связывает эти силы воедино? Ты, как никто, должна понимать, что отказаться от дара – отказаться от Матери, от себя, от всего, во что веришь. Мы, вампиры, теряем любимых. Мы знаем, какова будет плата. А мой случай… Просто все закончится раньше, чем могло бы.
– Многие выберут покой. Ты – дочь князя, у тебя есть все, и все потерять…
– Да, я наследница, и личные интересы не должны быть выше моих обязанностей. Моя обязанность – оставить наследника. Вы, люди, живете быстро, недолго, для вас не имеет ценности отдельная жизнь, главное для вас – продолжить род. Вам нужны дети, много детей, чтобы кормить ваших стариков, сеять, убирать урожай, воевать, чтобы защитить ваши земли или отобрать чужие. Любовь – роскошь, привилегия, она помеха в беспрерывном умножении рабочих рук. Ты, веда, должна это не только знать, но и почувствовать на собственной шкуре. Скольким девочкам ты закрыла глаза? Ранние роды… Сколько их, несчастных, у тебя было? От нелюбимых, по сговору, тех, кто ещё не оправился от родов и уже снова понёс? И так называемый супруг, даже не подождав, когда на могиле земля осядет, уже берет новую…
Я молчала. Да ей и не нужен был мой ответ. Ольга, взъерошив волосы, продолжила:
– Такая роскошь, как чувства, доступны лишь немногим избранным, да и то караются по вашим законам. Даже короли людей женятся по расчёту, по сговору, ждать любви, которая может и не прийти, вы позволить себе не можете. Мы, вампиры, можем. Потому что знаем, как это… Дорого. Так неужели я, будущая княгиня вампиров, откажу себе в такой безделице?
