Мы с детьми машем Таине и смотрим, как она неторопливо идет к своему дому. Я буду очень ждать ее письма. Письма, в котором будет написано много разных стариковских новостей. Но я прочту в нем между строк самую главную новость: я еще жива. И буду очень верить, что письмо меня не обмануло…
Венеция
Я живу с мыслью, что каждую минуту жизнь может измениться к лучшему. Мне так проще жить. Я все время жду хороших новостей, притягиваю их. А если случается плохое, я думаю: так-с, это плохое – ступенька к хорошему. Именно на контрасте с этим «плохо» я буду особенно ценить свое наступающее «хорошо», которое уже совсем близко. Очень хочу заразить этой мыслью окружающих.
Вот сейчас забежала в магазин. В очереди передо мной женщина с дочкой. Девочке лет пять.
– Мам, можно я сама выложу продукты на ленту? – спрашивает она. Очень хочет помочь.
Мама нервничает, может, опаздывают куда, может, просто не выспалась.
– Давай, только быстрее… – говорит она дочке рассеянно.
Девочка быстро начинает метать продукты из тележки на ленту. Спешит. Мама доверила такое дело, надо оправдать ожидания! И вдруг пакет с пшеном падает на пол и лопается. Пшено почти не высыпалось, но пакет порван. Девочка в ужасе замерла. Что она натворила!
– Ну вот. – Мама вздыхает. – Так и знала! Вот доверь! Ну, руки-крюки! За что ни возьмешься…. Надо теперь взять новый пакет пшена!
Девочка беззвучно плачет. Она больше не хочет ничего перекладывать. Она неумеха. Руки-крюки. Так сказала мама.
– Давайте сюда этот, крупа почти не просыпалась, я вам в целлофан положу и заберете, вы же порвали! – говорит кассир.
– Мы не порвали, мы уронили. Он сам порвался. Мне нужен целый пакет пшена! – раздраженно говорит мама.
Она сама переложила оставшиеся продукты на ленту. И, к неудовольствию всей очереди, ушла за новым пакетом пшена.
– Дайте пакет, пожалуйста, – говорю я кассиру, беру целлофановый пакет и прошу девочку, застывшую, как мумия, у кассы, помочь собрать пшено.
Она садится на корточки, и мы с ней вместе собираем пшено в целлофановый пакет, пока вернувшаяся мама девочки рассчитывается за покупки.
– А что теперь с этим пшеном? Которое ваша дочь рассыпала?
Мама приготовилась к скандалу.
– У вас тут всегда заложена в стоимость такая ситуация. Что вы мне рассказываете! Я могу вон весь алкоголь перебить, и то не обязана за него платить. А тут пшено!
– А кто за него должен платить, я? – заводится кассир.
Так, остановитесь! Зачем нагнетать на пустом месте? Ну вот зачем тиражировать взаимное раздражение?
– Я куплю это пшено, – говорю я. – При условии, что ваша дочь поможет мне переложить продукты на ленту. Она так здорово это делает. А у меня рука болит.
Мама девочки врезается в мой убедительный взгляд и, будто опомнившись, говорит:
– Да, Лидочка, помоги тете… У нее рука болит.
Я, чтобы девочка не видела, поднимаю вверх большой палец своей совершенно здоровой руки.
Лидочка будто отмирает: начинает аккуратно перекладывать мои продукты на ленту, старается, поглядывает на маму.
– Какая у вас помощница растет! – говорю я маме Лиды громко, чтобы девочка слышала.
– И не говорите! Она и полы у меня умеет мыть, и стирку запускать.
– Ничего себе, настоящая невеста! – подыгрывает нам мужчина, который стоит за нами.
– И пельмени я тебе помогала раскатывать, – напоминает смущенная Лида.
– Ооо, пельмеееени, это просто чудо, а не ребенок! Вот вырастет – отбоя от женихов не будет. Я бы сам прямо сегодня женился на вашей Лиде, да женат уже двадцать четыре года. Вот если б не жена…
Все в очереди смеются. Тем временем мои продукты уже на ленте. Я быстро упаковываю их в пакеты. Мы одновременно с Лидой и ее мамой выходим из магазина.
– Лида, а ты когда-нибудь была в Венеции? – спрашиваю я.
– Где?
– В Венеции.
– Нет. Я в Крыму была.
– Знаешь, я тоже пока не была. Но читала, что там есть площадь, на которой много-много голубей. И они почти ручные: садятся людям на плечи и на голову. И люди с ними фотографируются. Представляешь?
– Здорово!
– Хочешь прямо сейчас оказаться в Венеции?
– Здесь? Сейчас? – удивляется Лида.
– Да. – Я достаю целлофановый пакет с пшеном. – Здесь и сейчас.
Мы отходим от магазина, и я говорю:
– Лида, ты очень скучно уронила пшено. Оно даже не рассыпалось. Урони так, чтобы бабах – и все рассыпалось.
Лида оглядывается на маму. Та уже все поняла, улыбается и кивает. Лида берет у меня пакет с пшеном.
– Прямо на землю?
– Прямо на землю!
Лида радостно плюхает пшено, оно рассыпается желтым салютом, и небо сразу чернеет: с крыш, с проводов, откуда ни возьмись, огромное полчище голодных голубей стремительно пикирует к ногам визжащей от восторга Лиды.
– Мама, мама! Смотри, как их много, они едят наше пшено! Мы в Венеции!
Мы с ее мамой смеемся.
– Здорово, спасибо вам. Прямо отрезвили. А то у меня сегодня плохой день… – говорит мама Лиды.
– Плохой день каждую минуту может стать хорошим. Балашиха каждую минуту может стать Венецией.
– Да, я уже поняла, – смеется мама. – Он уже стал…
Она прижимает к себе скачущую Лиду.
– Я свою дочурку Лиду никому не дам в обиду, – говорит она.
А девочка хлопает в ладоши…
Ну все, здесь я больше не нужна. Фея рассыпанного пшена, голодных голубей и счастливых девочек полетела дальше. Помните: каждую минуту все может измениться к лучшему. Подождите. Или измените сами.
Вера
Когда ты попадаешь в беду, вера в чудо многократно усиливается. Очень хочется верить, что кто-то может взять и вернуть все как было. До того как стало больно. Просто раз – и чудо. И не болит.
Чудо – это обезболивающее для души. Его нужно принять единожды, а эффект останется навсегда.
В обмен на чудо ты готов отдать много. Много денег, например. Иногда больше, чем деньги.
Я верю в Бога. Это моя православная зона чуда. Я верю, что вера в Бога очищает душу от гордыни, цинизма и греховных мыслей. И она необходима для внутреннего баланса подвластных и неподвластных тебе вещей.
В остальном я верю в науку. Медицину. Законы Ньютона. Все приземленное.
