– Тебе. Латте же, так?
Я не понимаю. У нее в руках два кофе.
– Держи. Латте. Два сахара бухнула. Нормально?
– Нормально, – говорю я, хотя я пью кофе без сахара. – Спасибо вам. Сколько я должна?
– Ты должна успокоиться и больше ничего. У меня самой двое. Иногда хочу в окно. Но это надо пережить, а потом нормально. Дети – это счастье и все такое…
Я смеюсь и плачу одновременно, и девушка тоже.
– …и все такое, – повторяю я, и мы хохочем. Вот прям хохочем. Две дурехи. Что хохочем-то?
А ничего. Просто стресс выходит. Просто мы живые.
– Спасибо большое, – говорю я. – Очень в тему мне твой… кофе. Что я могу для тебя сделать?
– Да ничего. Когда заметишь психичку с коляской, купи ей кофе.
– Договорились, – улыбаюсь я, машу ей.
Катюха тоже машет тете. Батоном. Хорошая она. Думает, что Цой жив. Верит. Я делаю последний целительный глоток кофе, и мы с дочкой идем домой.
Дзен почти восстановлен. Практически каждую минуту жизнь может измениться к лучшему. Почему бы не прямо сейчас?
Ведь «если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день»… Ребята, а Цой-то жив!
Черешня
Покупаю в палатке черешню и малину. В коляске рядом гулит мой будущий истребитель ягод в смешной панамке. Торговец (он же владелец, видимо), юморной дядька с лицом, перемазанным ягодами, весело уговаривает меня взять еще килограмм черешни, потому что «ну, последний в ящике остался». Я отнекиваюсь, потому как ягодами затарилась уже прилично, а рта у нас с дочкой всего два. Мол, нет, спасибо, нам столько не съесть.
Мы отчаливаем от фруктовой палатки, Катюня научилась махать «пока-пока» и с полной отдачей машет дяде ладошкой.
Торговец тает и тоже машет в ответ, улыбаясь красным (ягоду хомячил, небось) ртом.
Мы уже отъехали от палатки метров десять, как вдруг торговец догоняет нас и протягивает черешню, пересыпанную в лоток из-под малины.
– Вот, возьмите, не надо денег, это подарок!
– Да ну что вы, – смущаюсь я. – Ну правда…
– Сварите вашей кукле компот, – приказывает фруктовый генерал и убегает обратно в палатку – там следующий покупатель.
– Спасибо! – кричу я вслед.
– Бо! – поддакивает Катюня.
В отличном настроении иду к дому – дочке пора спать: спим мы всегда дома, чтобы у мамы (у меня) были развязаны руки для домашних дел.
У подъезда гуляет добрая тетушка Нина. Она одинокая и старенькая, я ее очень люблю и давно взяла над ней шефство. Подкармливаю вкусняшками, помогаю, мою окна ей по весне.
Мне нравится, что она никогда не унывает. Никогда. Однажды у нее прихватило сердце, и пока мы ждали «скорую», она, бледная, не падая духом, инструктировала меня, чем кормить ее «детей».
Дети – это трое облезлых, но послушных и воспитанных котов, которые гулять ходят вместе с тетушкой Ниной и ждут ее у каждой скамейки, где она присаживается отдохнуть, и слепая собачка Жужа.
Однажды я спросила, сколько Жуже лет.
– Лет пятнадцать, – сказала тетушка Нина. – По человеческим меркам – если считать год за семь – она даже старше меня. Жужа живет дольше, чем положено, доживает, как и я…
– Не говорите так, – возмутилась я. – Это Богу решать!
– Детонька, человек должен жить ради кого-то, а не ради себя самого. Тогда смысл у жизни есть. А у меня уже умерли все, ради кого я жила.
– Ну, найдите, значит, новых «ради-кого-шей». Вас вон весь подъезд любит. И вон четыре живые души от вас ни на шаг не отходят. Мало что ли? Никогда не поздно найти новый смысл.
Тетушке Нине очень понравилось слово «радикогоши», и своих питомцев она зовет теперь только так. Тетушка Нина выгуливает Жужелицу на зеленом поводке (пуделиха Жужа давно ослепла от старости), мы с Катюней подъезжаем и паркуемся рядом. Я протягиваю тетушке ящичек с ягодами.
– Теть Нин, ну-ка берите скорее! Только они немытые! Ешьте на здоровье.
– С ума сошла! – запричитала тетушка Нина. – Не возьму. Ни за что не возьму! Я знаю, сколько это стоит. Тут на пятьсот рублей минимум. Не возьму!
Это обязательные социальные игры, без них никак. Только выпечку мою молча берет, от всего покупного отмахивается. Бережет мои деньги.
– Теть Нин, я клянусь, я за это ни копейки не заплатила. Мне подарили. Честно!
– Не ври мне, никто в наше время ничего не дарит, – грустно говорит тетушка Нина.
– Не дарят те, кому не дарят. А я дарю. И мне дарят. Правда-правда. Дарение – очень заразная штука.
Я обнимаю тетушку и всучаю ей ягоды. Она кричит мне на прощание что-то хорошее про «дай Бог здоровья», но я уже бегу к дому укладывать дочь, потому что она трет глазки.
Спустя полчаса, накрыв сопящую Катюню в кроватке одеяльцем, я иду на кухню сделать себе кофе. Пока закипает вода в турке, смотрю в окно.
Тетушка Нина сидит на солнышке на скамейке с какой-то бабушкой в платочке, и они вместе весело едят малину и черешню из лотка и смеются. Вокруг скамейки развалились и греют пузики на солнышке три облезлых кота, рядом дремлет слепая старенькая Жужа.
«Ну немытая же!» – думаю я и почему-то непроизвольно улыбаюсь этому ягодному круговороту добра…
Шахматы
Психологи говорят, не бывает маленьких трагедий. По уровню стресса потеря любимой куклы ребенком равна настоящей взрослой проблеме, скажем, потере работы.
Взрослые обычно обесценивают детские проблемы: тоже мне трагедия! Подумаешь, кукла пропала! Но это неправильно.
В любом возрасте важно вдумчиво и с полной отдачей прожить все переживания: в пять лет просто необходимо научиться горевать о потерянной кукле, чтобы в сорок спокойно принять факт того, что вам предстоит искать новую работу.
Мой сын проиграл на шахматном турнире. Из семи игр выиграл шесть, а седьмую продул. Это очень обидно. Победа подошла вплотную, но в последний момент развернулась и ушла к другому. Мы сидели с ним на подоконнике в углу коридора школы, и сын безутешно плакал мне в плечо.
Я говорила какие-то правильные вещи, которые положено говорить в таких случаях. Что главное не победа, что тот, кто попытался, уже победил, ведь он преодолел себя. Что успех не может прийти ко всем и что успех – это не обязательно победа.
Мне казалось, сын меня почти не слушает, просто его баюкает мой голос: столько настоящей детской боли было в его плаче.
