Мы почти приехали, паркуемся. Надо выходить, я спешно застегиваю сумку.
– Знаете, – говорит вдруг Гена. – А я ведь после ваших слов про дом вдруг понял, что давно мечтаю… выращивать помидоры! В теплице! Большие такие, мясистые, сочные. На продажу! Хочу, чтоб они такие отборные были, чтоб их прям в ящиках продавали, чтобы не мялись! Каждый – в отдельной ячейке! Представляете, как здорово! Хочу каждое утро выходить из дома и босиком идти к теплице, где помидоры. Поливать же надо…
«Как мальчишка, – думаю я. – Ну совсем как мальчишка».
– Тогда, Геннадий, начните с покупки дачи. Или дома. Ибо в городе много мясистых помидоров не вырастить.
– У меня есть дача! Дом родительский в Тамбовской области. Мама там живет. Старенькая уже, ей как раз уже не до огорода. Надо мне туда к ней на лето метнуться! Точно. Гениально!
– Тогда пленка. Для теплицы. И семена. Томата.
– Да, да! Это проще, чем устрицы и дети. Я вот прямо сейчас в «Садовод» поеду. Приценюсь. Надо все заранее брать, весной дороже будет. Точно!
– Однозначно, Гена. Мечтайте правильно! Иногда первый шаг к исполнению мечты – понять… что она не твоя. А потом понять, какая твоя.
– Знаете, если бы можно было не брать деньги за эту поездку, я бы вам ее подарил. Вы за час мне жизнь с ног на голову перевернули.
– Не преувеличивайте. С меня уже списали деньги.
– Знаю. Поэтому даже не знаю, как вас благодарить…
– Когда вырастут помидоры, подарите мне самый мясистый.
– Обещаю. Ящик! Два…
– Погодите, – смеюсь я. – Мне столько не надо…
Мы прощаемся с таксистом Геной, и я бегу в школу за сыном, а потом к няне за дочкой.
Потому что я всегда мечтала о детях…
Цой жив
Бывает, день не заладился, вот совсем. Вот как сегодня.
Я заканчиваю оформление всех документов по инвалидности моей дочери. Я давно смирилась с инвалидностью, а вот с бюрократией – никак. Среди документов была справка с аббревиатурой ИПР. Индивидуальная программа реабилитации. Я не поняла, куда ее девать. Предлагала везде. В поликлинике, в МФЦ. Куда?
Оказалось, собес. Туда надо сдать очередную кучу доков, и тогда мы встанем на очередь на какие-то реабилитации.
Я пришла в собес. Девчонки там все приветливые, улыбчивые. Всё рассказали, не хамили, с дочкой поиграли, пока я заполняла формуляры.
– Хро-ни-чес-ка-я-сен-со-нев-раль-ная-ту-го-ухость-чет-вер-той-сте-пе-ни, – писала я. – Код по реестру болезней…
Любить надо так, как будто не было больно. А жить так, будто ты самый счастливый. И я живу, правда. Во мне уже есть благодарность даже за испытания. Они для чего-то.
Я живу так, будто у меня в семье нет инвалидов. Ну какой моя Катька инвалид? Она меня за день выматывает как савраску, носится, растет, хохочет. Нет у меня инвалидов. Но вот эти всякие формальности не дают забыть, напоминают – есть.
Мы болтаем с девочками из собеса, я отвечаю на привычные вопросы. А это на всю жизнь? А как так случилось? А это больно?
Мы у них такие одни, глухарики с кохлеарной имплантацией. Обычно детки с ДЦП, с синдромами. Я рассказываю. Просвещаю.
– А зачем вам реабилитация? Она же слышит…
– Ну… Она должна научиться говорить как обычный ребенок. Пока сложно. У нее то прогресс, то откат. Это важная работа…
Оформили все. Теперь с трех лет нас будут направлять на реабилитацию. Или что-то там, я не вникла, отвлеклась на дочку, которая кормила кактус блином. Ждите звонка.
Я выхожу на улицу. Катя расстроена, что мы ушли от тети и от кактуса. У нее сползли процессоры с ушек. Без них она абсолютно глуха. Я стою, поправляю. Она хнычет.
– Девушка, мелочью не выручите? – пышет в меня перегаром прохожий пьяница.
– Не выручу, – морщусь я. Катя плачет, я никак не верну процессор на голову.
– Ишь, раскорячилась посреди тротуара, – слышу я в свой адрес от какой-то женщины с сумками. Ей пришлось обходить коляску.
– Извините…
– Пи! – кричит Катя, хочет пить.
– Мне бы хоть рубль, – поясняет пьяница.
– Смотреть надо, не только о себе думать… – продолжает женщина с сумкой.
– Пи! Пи!
Я сейчас закиплю. Нет, заплачу. Ничего не случилось, ребят, ничего. Просто вот эта вот «хро-ни-чес-ка-я-сен-со-нев-раль-ная…» и вот этот «хотьбырубль»…
Кофе, пожалуйста, кофе. Я смотрю через дорогу, вижу «Макдоналдс». Прямо бегу туда с хнычущей Катькой, подхожу к окошечку.
– Латте, пожалуйста…
– Вообще-то моя очередь, – говорит женщина злым голосом. Мы подошли одновременно, но она копалась в кошельке, пока муж с сумками говорил ей, что хочет.
– Извините, я быстро, я чашку кофе только.
– Мы раньше подошли!
– Ну просто вы пока замешкались, а мне только кофе.
Катька хнычет в коляске.
– Ну и что? А я беременна! Нечего хамить и лезть без очереди!
– Да пусть она возьмет первая, она ж с ребенком, – говорит муж беременной (там незаметно еще).
– Мы первые подошли, а она влезла, хамит…
– Кто хамит?
Я чувствую, что все. Ну все, упала планочка. Ничего не случилось, но я сейчас кого-то убью.
– Не надо кофе, – говорю я, порывисто забираю коляску, убегаю.
Текут слезы. Что текут? Тоже мне трагедия.
Скоро эта беременная женщина станет мамой и окажется на моем месте. Я чувствую, что просто не могу успокоиться. Я бегу и плачу, размазывая слезы ладошкой, как ребенок. Теоретически, если бы это было можно и разрешено, я бы упала на асфальт и немного порыдала с мхатовским накалом и подвываниями. Вижу спасительную скамейку. Сажусь. Душно так, парит. Я вручаю Катюне батон, чтобы она кормила голубей, отвлекаю ее. Пока она занята, восстанавливаю свой дзен: просто разрешаю себе горько поплакать. Не почему. По всему.
Быть сильной – это не значит всегда улыбаться.
Быть сильной – это разрешить себе проявление любых эмоций.
Иногда я прохожу очень серьезные испытания и тяну их вполне ровно и достойно. Будто знаю, куда идти, будто мудрость и принятие внутри меня. А иногда на ногу наступят – и хочется безутешно рыдать весь день. Вот что это? Это только со мной?
– Еле догнала, – говорит девушка в футболке с надписью «Цой жив».
– Вы мне?
