— С ума сойти! Это как?
— Длинная история, — выразительная гримаса подразумевала: чересчур длинная.
— Un cuento Chino, «китайская история», так говорят испанцы. — Мужчина отхлебнул из стакана. — Это значит — длинная.
— Спасибо, — поблагодарил его Трэн и несколько раз повторил про себя это выражение, чтобы его запомнить.
В автобусе на Кинг-стрит какой-то пассажир стал объяснять окружающим и Трэну в том числе, что он-де в первый раз едет на городском транспорте, машину оставил в гараже, чтобы стекла тонировали, и с какой стати автобус все время останавливается? Трэн предложил поменяться с ним местами.
— Какой в этом прок?
Трэн полагал, что человек, никогда прежде не ездивший на автобусе, выбрал себе неудачное сиденье, и его долг, как постоянного пользователя, уступить ему место.
В другой раз соседка в автобусе сказала:
— Слыхали? Они уже не дают кошачий корм за талоны на еду. Им плевать, если кошка умрет с голоду.
Трэн не стал говорить ей, что когда-то он охотно ел кошек. Вместо этого пошарил у себя в коричневой сумке и протянул женщине свой сэндвич с консервами — пусть угостит начинкой свою кошку.
— Трикси такое и в рот не возьмет!
Трэн смущенно улыбнулся.
— Трикси хочет рыбку! — ныла пассажирка. — Трикси голодна. Вы хоть имеете представление, что это такое?
— О да! — ответил Трэн, но женщина презрительно фыркнула.
Как-то раз во время своей смены он протирал столики перед баром. За одним столом сидел мужчина и смотрел футбольный матч по переносному телевизору. Жена его сидела рядом.
— Прошу прощения, — сказал Трэн, намереваясь вытереть стол вокруг телевизора.
— Не видишь, я занят, — рассердился мужчина, не поняв, чего он хочет. — Терпение — добродетель, разве тебя этому не учили?
Трэн вежливо улыбнулся. Этот человек правильно сказал: терпение — важная вещь.
— Передвинь зонтик, — распорядилась жена, — я тут сгорю на солнце.
Трэн повернул зонтик так, чтобы женщина могла укрыться в тени, а она продолжала поучать:
— От избытка солнца можно и заболеть.
— Да-да, — согласился с ней Трэн и перешел с влажной тряпкой к следующему столику. — Совершенно верно.
Некий афроамериканец, угостившись в баре «Дикой индейкой», попытался распропагандировать Трэна:
— Люди думают, что-то изменилось, но вот что я вам скажу: на самом деле все осталось, как прежде. Мы хотели получить власть, но это две страны — черная и белая.
— Да, — кивнул Трэн, и его клиент одной рукой подал знак, чтобы налили еще, а другой поднес стакан ко рту и допил последний глоток.
— Я вот чего хочу знать: когда вы отдадите мне мою законную долю?
— В любой момент, — сказал Трэн.
— Ты мне мозги не пудри.
Кеола присутствовал при этом разговоре. Когда клиент ушел, он тоже предъявил претензии:
— С какой стати он чего-то требует? Это нас, гавайцев, надули. Отняли землю. Места для рыбалки были священными. Где они теперь? Это несправедливо.
— Несправедливо, — подтвердил Трэн.
— Ты стоишь на моей земле. Отдай мое место для рыбалки!
Даже я плакался ему в жилетку:
— Моя жена опять где-то задерживается! Твоя жена когда-нибудь опаздывает?
— Нет у меня жены! — печально улыбнулся мне Трэн.
Как-то вечером здоровенный мужик из Чикаго дружески обратился к Трэну:
— Я тоже турист, но не такой, как все. Хочу увидеть кое-что особенное. Куда бы ни приезжал — на острова, в чужие страны, во Францию, в Канкун, — люди всегда зовут посмотреть развалины, в музей там сходить.
Трэн улыбался — верно, верно! — в третий раз смешивая ему «май-тай».
— К черту музеи. Отведи меня к себе домой. Хочу посмотреть, как ты живешь.
— Пау-ханна в пять, — ответил Трэн, и, когда его смена закончилась, они поехали на такси к Маккалли.
Попинав ногами сорняки, пробившиеся сквозь щели в бетонной дорожке, посетитель с прищуром поглядел на вывеску «Клуб ласковых губ» и сообщил:
— Свою мать я впервые увидел, когда мне исполнилось пятнадцать. Отца вообще не знал. Чужим людям платили деньги, чтобы смотрели за мной.
— Это плохо, — вздохнул Трэн. — Сочувствую.
— Папаша был бродягой. Мать — в лечебнице. Я учился в вечерней школе. Теперь у меня собственная фирма.
— Вот тут я живу, — сказал Трэн, указав на здание в переулке, наружная лестница вела к нему в комнату.
Войдя к нему, гость сказал:
— Вы сами не понимаете, как вам повезло.
— Понимаю. Очень-очень.
— Смотрите, чтобы удача не избаловала вас. — Он подобрал пепельницу, сделанную из половинки кокосового ореха, перевернул ее, словно высматривая фирменное клеймо. — Детям я ничего не рассказывал о своем прошлом. Кто это?
На семейной фотографии, расплывшейся, испорченной водой, семеро родичей сидели и стояли в напряженных позах. Этот снимок сделали в фотостудии в Сайгоне в 1962 году. Трэн был тогда мальчишкой. Гость принял его отца за Трэна, мать — за его жену.
— Моя семья.
— Прекрасная семья, — сказал гость. — Счастливый вы человек. У меня такой семьи не было. — Все люди на этом снимке, кроме самого Трэна, были уже мертвы, но об этом Трэн говорить не стал.
Едва успев жениться, Трэн в 1978 году покинул дельту Меконга вместе с женой, родителями, двумя младшими братьями и двумя сестрами. Кораблик, лишь в сорок футов длиной, вместил 550 человек — китайцев из Вьетнама. Пять дней они плыли до Малайзии, но вооруженные солдаты не подпустили их к берегу.
— Гуам — это Америка, — сказал капитан, меняя курс. Три дня спустя послышался ужасный скрежет — судно наткнулось на риф и застряло. Земли не было видно, даже птицы не летали. Прошло одиннадцать дней, за это время умерло сорок пять человек, тела их бросили за борт. Люди молились, плакали, некоторые пытались пить мочу. На двенадцатый день набежали тучи, пошел дождь, вода поднялась, и корабль снялся со скалы, но в пути, покуда они увидели издали землю, окраинный островок Филиппин, умерло еще тридцать семь человек, все близкие Трэна, кто уцелел, последней — его жена. Выживших отвезли на остров Палаван. Трэн провел три года в лагере беженцев, потом ему разрешили въезд в Штаты. Теперь он, наконец, знал, как называется то, что случилось с ним.
— Длинная история, китайская история, — сказал он мне. И добавил: — Я мог бы написать книгу.
62. Сексуальная жизнь дикарей
— Никогда не суй ногу в ботинок, не посмотрев, — сказал Эрл Уиллис. Он широко улыбнулся, бросив на нас быстрый взгляд. Ясно было, что Уиллис всегда помнит о забавной расщелине между передними зубами.
