— Не хотел бы я работать проктологом! — скорчил гримасу Бадди.
Арклю невеста понравилась, но у него были свои претензии:
— Сбрось пятнадцать фунтов весу, тогда я на тебе женюсь.
На это понадобилось несколько месяцев — куда больше, чем она рассчитывала, — но в итоге они сыграли свадьбу в его особняке в Нууану, подле синагоги. Когда мистер Аркль умер, половина картин из его коллекции отошла Академии искусств Гонолулу (фонд Аркля), а вторую половину вдова продала, оставив себе только одну работу Боннара за ее необычный голубой фон.
— Вероятно, за всю свою жизнь она переспала лишь с дюжиной мужчин, — подытожил Бадди.
— Некоторые проститутки имеют больше клиентов за одну ночь.
— Да, но миссис Банни Аркль вкладывала в это душу. И у нее трезвая голова, не то что у проституток. Она умеет ждать, вот в чем штука.
Субтильная старушка, сидевшая в гостиничном кафе, аккуратно намазывала булочку маслом, вытягивая длинные пальцы. Перстни сверкали в солнечных лучах. Быть может, она бы на все это сказала: «Я готова была бросить любого из своих мужей, но они платили мне, чтобы я осталась».
30. Местный колорит
Самая колоритная — навязчиво колоритная — сцена, какую я наблюдал в нашем живописном уголке земли, разыгралась по соседству, за отелем «Кодама», стоявшим вплотную к нашей гостинице. Ночью я услышал пение, уханье, вопли и бормотание. Я пробрался к бассейну, выглянул из-за ствола дождевого дерева и по ту сторону олеандров у забора увидел горящие факелы и лоснящиеся тела гавайцев в набедренных повязках и их женщин в юбочках из листьев. Они ритмично били ладонями в тыквы-калабаши (этот музыкальный инструмент называется «ипо»). Слышались похожие на щелканье метронома удары: толстые посохи стучали о плиты гостиничного двора. Постояльцы «Кодамы» фотографировали экзотическое зрелище, некоторые записывали пение на кассету, радуясь, что Вайкики еще не утратил местный колорит.
То была первая ночь. Затем гавайцы стали являться к отелю «Кодама» посменно, прямо с работы, кто в уличной одежде, в цветастых рубашках и шортах, кто в костюмах, с кейсами под мышкой. Они приносили с собой еду и, похоже, твердо знали, что надо делать. Пели, рассыпали вокруг какой-то пепел. Казалось бы, в обычной одежде туземцы должны выглядеть уже не столь выразительно, но когда они стояли и пели вот так, в сандалиях и линялых рубахах, то смотрелись как-то внушительнее.
Странно было видеть это традиционное действо на задворках только что выстроенного японского отеля, куда Бадди водил свою вахину Стеллу поесть суси, чтобы подбодрить ее после очередного сеанса химиотерапии.
— Какая мрачная музыка! — пожаловалась Стелла. — Неужели они думают привлечь этим посетителей?
На самом деле администрация «Кодамы» вовсе не нанимала этих певцов, как делали некоторые другие отели, затевавшие факельные шествия и предзакатные танцы в юбочках из целлофана. Напротив, управляющий «Кодамы» безнадежно пытался избавиться от незваных гостей: туземцы расположились не на его территории, но вплотную к ней, и многие гости проявляли интерес к их песнопениям.
Пение это было почти неземным — торжественные и грозные раскаты заклинаний, какие-то низкочастотные жалобы, одни и те же печальные стоны. Разделившись на две группы, гавайцы вели полифонический диалог. Теперь, в повседневной одежде, они уже не привлекали туристов — эти местные чудаки скорее раздражали, мешали нормальной работе.
— Я потолковал с управляющим «Кодамы», — сказал Бадди, в очередной раз угостившись в соседнем отеле суси. — Он понятия не имеет, что с ними делать. Я посоветовал ему нанять их петь в баре в «счастливый час», но ему эта идея не понравилась.
Главный менеджер гостиницы был японцем, по-английски он почти не говорил. К нарушителям спокойствия вышел его заместитель, местный уроженец, поговорил с запевалой и, вернувшись, доложил:
— Он говорит, это их земля. Говорит, отель стоит на том месте, откуда они всегда отправлялись на рыбную ловлю. Тут их предки сходились и приносили жертвы богам. Здесь было святилище.
Постояльцы «Кодамы», устраивавшиеся почитать у бассейна, жаловались на шум. Без набедренных повязок и юбочек из листьев гавайцы уже не казались столь живописными. Охранники отеля, здоровенные самоанцы с хмурыми одутловатыми лицами, попытались прогнать незваных гостей, но те не отступили.
Шум этот был слышен и в отеле «Гонолулу», примыкавшем к «Кодаме». «Борьба за территорию», — прокомментировал Бадди. Даже когда самоанцам удалось несколько оттеснить гавайцев, голоса аборигенов, обращенные к «Кодаме», их монотонное пульсирующее пение были слышны в отеле, словно глухие удары сердца. Потом они снова стали надевать набедренные повязки и зажигать факелы, и постояльцы перестали жаловаться.
Убедившись, что туземцы собираются нести постоянную вахту возле соседнего отеля, я расспросил своих служащих, что все это означает. Они тоже удовольствовались одними догадками. «Они канака маоли», — сказала Милочка. Это значило «не туфта», «настоящие гавайцы» и ничего не проясняло. Трей предположил, что они что-то репетируют, неизвестно что, а уборщик Кеола считал, что они молятся.
— Что это за молитва?
Кеола пожал плечами. На Гавайях, в этой стране затяжных пауз, человек может дать вам ответ на один вопрос, но два вопроса — это слишком.
— Наши молитвы не так, как у хаоле, — сказал он. — Не поно.
Это какие же молитвы «неправедные»? И почему? Я пошел к певцам — свернул на авеню Кухио, пересек щель, отделявшую одну гостиницу от другой. Прикинув, что самый толстый музыкант, постукивающий ладонями по самой большой тыкве, и есть их глава, я обратился с вопросом к нему:
— Почему вы приходите сюда каждую ночь?
— Потому что днем мы работаем, — ответил он.
Логично. Днем они работают. Больше толстый человек мне ничего не сказал, а с Кеолой он говорить не захотел. Вот еще что было странно: этих людей никто не знал. Если они профессиональные музыканты и танцоры — а складывалось именно такое впечатление, — то не из групп, выступающих в Вайкики. Кеола подтвердил, что это настоящие гавайцы. Крупные, обросшие мясом, похожие на истуканов, — тот самый тип, который господствовал на этих островах до прихода белых. Мне не требовалось наблюдательности Кеолы, чтобы догадаться, что все они — родственники: сходство лиц и телосложения выдавало в них членов одной охана, то есть семьи. Они держались единым кланом, и никто не мог сдвинуть их с места.
— Стелла думает, они колдуют, — усмехался Бадди.
Я передал ему слова Кеолы: дескать, молитвы гавайцев не всегда благочестивы.
— Может, хотят с кем-то поквитаться, — согласился Бадди. — На островах Микронезии это лучше умеют делать. На Тарава, если кто-то хочет причинить своему врагу вред, он находит и сжигает его дерьмо. Где бы ты ни был, у тебя непременно чирей на заднице вскочит.
