Постепенно толки об убийстве затихли, но я никак не мог выкинуть его из головы. Мадам Ма жила в гостинице, мы сталкивались нос к носу каждый день. Я знал, куда она ходит, чем занимается. Мадам хранила молчание. Чип сидел в тюрьме, Амо лежал в сырой земле, а мадам Ма по-прежнему вела свои мелкие войны, писала свои лживые статьи, и если что и знала о случившемся, то держала эти сведения при себе.
Разумеется, служащие гостиницы знали все. Их допрашивали в полиции, но туземцы достаточно изощренны: они отвечали только на заданные им вопросы, не предлагая дополнительной информации. Когда их приводили в отделение, они замыкались в себе и отвечали односложно. Со мной они были откровеннее, особенно когда мадам Ма вновь начала ими командовать. Благодаря Милочке, начальствовавшей над горничными, у меня не было недостатка в информации.
— Этот парень Ферретти то и дело заходил на пятый этаж и к ней в комнату тоже, — рассказывала Пакита. Ее сменщица Марлин добавляла:
— Когда убираешь комнату, все узнаешь про человека, который в ней живет. В мусорном ведре полно тайн — и в ванной тоже.
Амо часто навещал мадам Ма в ее номере. В те дни, когда флорист менял цветы в холле, он получал в гостинице бесплатный ланч, и мадам Ма выходила к столу вместе с ним. Потом они пили у нее на веранде. Официанты, обслуживавшие номера, прекрасно знали, чего и сколько они заказывали, а все прочее было известно горничным, которые выносили пустые бутылки, убирали стаканы, к тому же в их обязанности входило дежурство в коридоре, уборка, они пылесосили ковровые дорожки, проверяли, не остались ли какие-то номера незапертыми, заходили в незанятые комнаты, чтобы привести их в порядок. В те дни, когда в отеле появлялся Амо, мадам Ма запирала свою комнату и вешала на двери табличку «Не беспокоить», а потом появлялась другая табличка: «Прошу убрать номер», и приходилось менять простыни.
— Кто стелет постель, тот все знает, — похвалялась Марлин.
Редко встречаются такие сильные женщины, как мадам Ма. Внешне она могла показаться пташкой небесной, но на деле была зла и груба. У Марлин были свои причины наябедничать мне: однажды она разбила в ванной у мадам стакан, и мадам Ма в наказание заставила ее подбирать осколки голыми руками, а сама стояла над горничной руки в боки и отчитывала. Она запугивала Роз, изводила меня, гоняла прислугу. Каким образом мог Амо одержать над ней верх?
Ответ прост: Амо был не насильником, а любовником. Мадам полностью контролировала ситуацию. Горничные знали, как мадам одевалась в те дни, когда они встречались, отмечали розовый пеньюар и туфли на высоких каблуках. «Она была красивая в эти дни». Любовники разыгрывали сцены, мадам Ма сочиняла эти фантазии, а спектакль они ставили вместе. Даже в соседних комнатах было слышно, что происходит: выпив, мадам Ма спешила в спальню переодеться, любовалась собою в зеркале, а Амо входил в спальню с веранды. Она видела в зеркале пугающее отражение, волосатые руки Амо спускали розовую рубашку с ее плеч. Вынудив женщину опуститься на колени, Амо входил в нее сзади. Миг величайшего блаженства наступал для нее, когда Амо, распалившись, не внимал ее мольбам. Он брал ее на полу комнаты, брал грубо, силой, но это и было наслаждением. Потом они ворковали и обменивались ласками, но в тот день Чип застиг их чересчур рано, сделал собственные выводы и принял наслаждение за насилие.
21. Инсектицид
В анналах криминалистики не найдется более мрачной комедии, чем история незадачливого убийцы, безумца, который липкими от крови руками вращает руль, прислушиваясь к тому, как на заднем сиденье оживает раздувшееся тело убитого, различая горестные упреки в невнятном бульканье, лопающихся пузырях газа. Свершившееся на Гавайях убийство было достаточно жутким, чтобы большинство людей вполне удовлетворилось этой интригой и переключилось на другой канал. Однако постепенно драма превращалась в сериал, и очередной эпизод проливал новый свет на содержание предыдущих серий.
Главные герои этой драмы, Амо и Чип, были голубыми. Уже немолодой Амо, чью голову Чип размозжил, говоря о Чипе, похвалялся: «Это моя девка». Итак, гомосексуалист убил своего занесшегося любовника — подобное преступление знакомо и Гавайям, вот только покойный и раздувшийся от газов Амо оставил в Кайлуа вдову с двумя детьми. «Детишек жалко», — прищелкивали языками люди. И качали головой: «Как это жена терпела?»
«Преступление на почве страсти», — писали газеты позднее: выяснилось, что убийца застиг свою жертву в отеле «Гонолулу», когда тот пытался изнасиловать его мать. Потом от персонала гостиницы я услышал новую версию: вовсе не изнасилование это было, а эротическая игра — пожилой гомосексуалист затеял бурный роман с одинокой матерью своего любовника, известной в Гонолулу журналисткой мадам Ма.
Но и на этом история Чипа, Амо и мадам Ма не закончилась, хотя я уже был сыт ею по горло. После суда Чипа отправили в тюрьму в Гонолулу, и оттуда он передал матери сообщение: он-де не желает ее больше видеть. Даже учитывая, что на самом деле изнасилование обернулось любовной игрой и мать с любовником дважды обманули его, все же казалось странным, что Чип отталкивает от себя единственного близкого человека, остававшегося у него на Гавайях да и во всем мире.
— Он параноик, — изрек диагноз Кеола, и Пи-Ви, который поливал украшавшие «Потерянный рай» пальмы в кадках, согласился с ним. Славно это выглядело: босоногая парочка, обсуждающая проблемы психологии.
— Что значит «параноик»? — поинтересовался я.
— Его замкнуть, — пояснил Кеола.
Мадам Ма жила себе в гостинице, и ее нисколько не угнетало, что сын отказался от ее посещений. По окончании суда «Адвертайзер» возобновил ее колонку с тем только отличием, что сын, раньше постоянно упоминавшийся в этом светском путеводителе, бесследно исчез. Вся колонка сводилась теперь к банальной болтовне об открытии новых ресторанов, приездах и отъездах знаменитостей и о бесплатных уикендах, которые мадам Ма как представитель прессы проводила в различных гостиницах. Отель «Гонолулу» именовался теперь «многоэтажным прибежищем в Вайкики».
— Жизнь продолжается, — отвечала она, когда я участливо спрашивал ее, как дела. О Чипе она отзывалась так: «Я испытываю к нему величайшее сочувствие». Еще она говорила: «Я в любую минуту знаю, где сейчас находится мой сын. Разве не об этом мечтает каждая мать?»
Тон ее казался легкомысленным. Было ли это игрой моего воображения или она в самом деле испытывала облегчение? Глядя на эту женщину, невозможно было поверить, что сын убил ее любовника и отбывает двадцатилетний срок. Мадам Ма освободилась от какой-то тяжести, в ее походке, в новой манере одеваться чувствовалась вновь обретенная уверенность в себе. Странное поведение для женщины, чей сын незаслуженно пострадал.
Каждый день я наблюдал, как мадам Ма проходит через холл, обедает на веранде, выпивает в «Потерянном рае». Мы продолжали кормить ее, убирать ее комнату, удовлетворять ее нужды. Нет, мне это не привиделось: мадам Ма выглядела спокойной, безмятежной, точно наконец развязался тугой узел и жизнь ее стала проще, освободившись от давления.
