— Чего он взъелся? — пожимала плечами Милочка, но в обязанности управляющего гостиницы входит и это — выслушивать речи патрона.
А он все свое: гавайцы, расставляющие повсюду палатки, не дураки пожрать «У Зиппи», любители саймина и «Чиз Дудлз», не говоря уж о выпивке, обожествляют свою землю. О, вся земля островов — святая! Так что же они повсюду разбрасывают свой мусор, памперсы и пластиковые чашки? Пляж они так заваливают старыми холодильниками, ржавыми консервными банками и собственным дерьмом, что, когда копам удается их, наконец, выставить, эти участки приходится расчищать бульдозерами и проводить дезинфекцию.
— Видал ты их, бритоголовые жирняи, здоровей меня! — продолжал Бадди. — Разъезжают на старых грузовиках, размахивая перевернутым гавайским флагом в знак протеста. Им бы только неприятности людям устраивать, всем они недовольны, а сами едва ли пятнадцать слов скажут на родном языке. Да что там, любой турист с материка через неделю знает десять слов по-гавайски… Я сам назову около тридцати, — заявил Бадди.
Гавайцы поют псалмы, в церковь ходят как нанятые, семья для них все равно что фетиш, пока не случится беда — например, муж жену обижает, — и тут они вызывают социальных работников. На талоны покупают не еду, а собачий корм, и расплачиваются ими за татуировки. Они молятся по-гавайски перед тем, как сожрать гору макарон, банку колбасного фарша и кварту мороженого «Банана Каренина» на десерт.
— Это же и твое любимое лакомство! — попытался я урезонить Бадди.
— Не обо мне речь! — отрезал он. — Взять хоть Кеолу — наполовину португалец, но винит капитана Кука в том, что по Вайкики ходят шлюхи!
Тем не менее и Кеола, и сам Бадди частенько торчали у бокового входа отеля, пересмеиваясь с проститутками, которые проходили мимо, срезая путь по боковому переулку. Они начинали появляться каждый вечер около десяти.
— А вон новенькая, — отмечал Бадди. — Йо-хо, мать!
Бадди не прибегал к слову «сентенциозный», но описывал он именно таких людей: все аборигены, по его словам, ханжи и зануды, для всех житейских превратностей у них наготове притча или цитата из Библии. Этот пассаж также вызвал у меня улыбку, ибо сам Бадди постоянно поминал свою Стеллу на небесах и уверял, будто зеленый луч в час заката — это зашифрованное сообщение, переданное ему от нее по личному телеграфу господа бога.
— Бродят повсюду, затевают ссоры с хаоле, пытаются трахнуть наших баб, — распалялся Бадди, прибавляя к этому, что у любого гавайца в родословной значится хаоле, и не один.
Друг другу гавайцы не доверяют. Был такой момент: образовалось больше шестидесяти партий, ратовавших за восстановление монархии, и все они, каждая на свой лад, пытались заполучить землю, ведь земля — это деньги, а на эти деньги они купят себе очередной трейлер, телевизор и радио, да чтоб орало погромче. Если б они завладели землей, они могли бы продать ее хаоле, как это сделали их предки, им плевать, что современные хаоле работают в индустрии развлечений и превратят их «святые места» в ночные клубы и казино.
Темные, переменчивые люди, неумелые, злобные, алчные — трудно себе вообразить большую противоположность общепринятому стереотипу: дескать, счастливые островитяне все поголовно играют на укелеле, пляшут хулу и поют вразнобой. Нет, они такие же лицемеры, пуритане, фарисеи, как все обитатели третьего мира, позволившие попам заморочить себе голову, а в глубине души — Бадди уверял, что ни одна, даже самая затаенная их мысль не укроется от него, — в глубине души все они расисты.
— «Туристы говорить „алоха“! Туристы носить цветочные гирлянды! Туристы ходить без фифика!» — передразнивал их Бадди.
Местные бизнесмены — китайцы, японцы, корейцы, все эти не склонные к конфронтации азиаты, открывшие свое дело или вложившие деньги на островах, боятся гавайцев и жмутся по углам, как только какой-нибудь «коренной» демагог разинет свою пасть.
— Гавайцы толкуют о культуре, больше им говорить не о чем, — насмехался Бадди. — Это же чушь собачья, какая у них может быть культура?
Хула, церковные псалмы, школьный футбол и колбасный фарш.
— Ты как-то сказал: кто утратил свой язык, тот все потерял, — напомнил мне Бадди.
Неужели я говорил это?
— Какая может быть культура без языка?
— Не знаю.
— Ты как-то раз спрашивал меня об этом, когда мы болтали историю, — это выражение, «болтали историю», выдавало в нем местного человека. — Как можно считать себя гавайцем, если ты не говоришь по-гавайски?
— Кое-кто из них знает язык.
— Два-три человека. Все остальные лишь мозги трахают со своим десятком слов.
Пропащие люди, подытожил Бадди. Они впустили к себе миссионеров, и те проглотили их живьем. Можете, если угодно, винить миссионеров: они полностью преобразили гавайцев, все у них отобрали, даже память. Гавайцы не могут припомнить времена, когда они не были христианами. Их историей стала Библия, их языком — язык Писания, и даже те, кто по-прежнему утверждает, будто поклоняются огненной богине Пеле, рассуждают о своей вере столь же набожно и назойливо, как не расстающиеся с Библией баптисты. Хула с обнаженной грудью — на этом Бадди зациклился. Пока женщины на островах не боялись обнажать грудь, была еще надежда, а без этого Гавайи — просто очередная колония с цветным меньшинством. По уровню образования, кстати, острова — на последнем месте в Штатах.
— Какого только дерьма я тут не насмотрелся, — говорил Бадди. — Ты вообразить себе не можешь, сколько я выслушал этой гавайской чуши! Это в сто раз хуже, чем та чушь, которой грузили меня индейцы-пайюта, когда я рос в Неваде.
Гавайцы злы на всех и притом безъязыки, не могут толком объяснить, что их так разозлило, а от этого злятся еще пуще… Говоря об этом, Бадди и сам разошелся еще пуще.
— Приходят ко мне за подачками. Никому и в голову не придет предложить: «Заплати мне, и я вымою твою машину, что-то сделаю у тебя в гостинице». Нет, подавай, и все.
Живут на пособие, получают талоны на продовольствие, требуют вдобавок бесплатной кормежки и утверждают при этом, что терпеть не могут правительство США и пусть-де их оставят в покое. Отдайте нам отчие земли, и мы продадим их под казино!
— Они куда больше американцы, чем я, — ворчал Бадди. — Любят рождественские развлечения, и пиво, и футбол с баскетболом, и выпускные балы в школе. Главное событие года — январский Суперкубок. Им выгораживают место для парковки на берегу, и они смотрят матчи, сидя в машинах. Все их национальные герои — либо футболисты, либо эстрадные певцы, как этот Братец Из.
И Бадди продолжал ворчать. Расписывая гавайцев, в особенности Братца Иза, он рисовал, разумеется, собственный портрет.
72. Дублер
Пи-Ви оглох на одно ухо и ходил скособочившись, шаркая одной ногой, склонив голову набок и приложив палец к больному уху. Он выговаривал «пасифический» вместо «специфический», «пвекасно» и «пвоблема». Чтобы он услышал, собеседнику приходилось кричать. Тем не менее Пи-Ви «пвекасно» разобрал критику Бадди в адрес Братца Иза: его глухота подчинялась неким законам этики, от его слуха никогда не ускользала несправедливость. Братец Из обладает сладчайшим голосом и поет самым звучным фальцетом, какой только бывает на свете, так говорил Пи-Ви. Он потомок королей, доказательство тому — его объемы и умение держать себя.
