— Перейдете в другой номер? — предложил я. Эд со смехом отказался, а на следующий день «новобрачные» утихли. Впервые за те годы, что я прожил в гостинице, Миранда прекратил свои ежедневные плотницкие работы, стих шум, который я некогда принимал за звуки полуденных забав.
Когда Фигленды съехали, я вошел в их комнату и прислушался. Тишина. Выждав еще несколько дней, я постучал в дверь 509 номера. Ответа не было.
Я вошел в номер Миранды, воспользовавшись пожарным ключом. Плотник лежал в великолепном, сплошь покрытом резьбой гробу. Вокруг валялись обрубки дерева, стружки, груды опилок. Один-одинешенек, он уже хауна, как говорят на пиджине — «завонялся». Доделал свой гроб и решил, что настал момент улечься в него и испустить дух.
8. Детская игра
Гость из Калифорнии сказал Роз:
— Мне нужно позвонить. — Взял банан, приложил к уху и серьезно заговорил: — Это Эд Фигленд, срочно пришлите в гостиницу игрушки, здесь их ждет не дождется миленькая маленькая девочка.
— Это вовсе не телефон, — нахмурилась Роз.
— Телефон, сотовый.
Миссис Чармейн Беккер, также проживавшая в гостинице, прислушиваясь к их разговору, громко рассмеялась и еще усерднее зашуршала страницами газеты.
— Это банан, — стояла на своем Роз.
— А как же игрушки? — умоляюще спросил Фигленд.
— Нет телефона, нет и игрушек! — Роз уже чуть не плакала, Эд ее-таки допек.
Фигленд все еще держал банан возле уха и пытался как-то оправиться от нанесенного удара.
— Она поверит, когда увидит игрушки. — Теперь он обращался к миссис Беккер.
— Какие игрушки? — уточнила Роз.
— Хорошие. Куколки, которые умеют разговаривать.
— Они не по-настоящему разговаривают. Внутри у них механизм, это он произносит слова.
— Откуда ты знаешь, что не по-настоящему?
— Потому что это механизм, он повторяет все время одно и то же. — Голос Роз уже дрожал, вот-вот сорвется на крик.
— Можно играть, как будто они настоящие, — уговаривал ее Фигленд.
И тут она, не выдержав, завизжала:
— Ненастоящие! Ненастоящие!
Фигленд прижал кончик банана ко рту и сказал:
— Что это за маленькая девочка, которая не любит кукол?
— Я такие люблю, — ответила Роз, предъявляя солдата в полевой форме. — Но я знаю, что он ненастоящий.
Миссис Беккер, тоже пытавшаяся порой посюсюкать с Роз, вмешалась, отложив в сторону газету:
— Это и есть кукла, малышок!
— Это «Экшнмен», — заявила Роз.
— По-твоему, он настоящий? — прицепился к ней Фигленд.
— Не по-моему, а по-вашему: вы сказали, они разговаривают.
— Я не говорил, что по-настоящему.
— А как еще? — Роз уставилась на Фигленда; тот уже начал заикаться.
Миссис Беккер беззвучно шевелила губами, пытаясь ему помочь. В глазах Роз читались и гнев, и жалость: этот странный, глупый человек сам запутался и ее сбил с толку.
— Дайте мне его, — попросила она, указывая на банан.
— Хочешь позвонить?
— Нет, я его съем.
В другой раз, поздно ночью — Роз была простужена, но чувствовала себя неплохо и увязалась за мной, когда я пошел включать сигнализацию, — только что приехавшая к нам Харриет Наджиби при виде Роз широко раскрыла глаза и сказала:
— Еле-еле успела! Еще пять минут, и моя машина превратилась бы в тыкву.
Роз посмотрела на седую женщину слезящимися глазами и сказала:
— Обычное такси.
— В полночь оно превращается в тыкву.
— Не превращается.
— Откуда ты знаешь?
— Такси есть такси, — сипло ответила Роз, — а с тыквой делают пирожки.
— Бывает и собака такси.
— Такса, — поправила Роз.
— А если я тебе скажу, что под капотом машины сидело двадцать белых мышей и они-то ее и везли?
Жалобно сморщившись, Роз отвернулась от Харриет Наджиби и взмолилась:
— Папа-а!
«Умненькая какая», — хвалили ее гости, но хвалили сквозь зубы. На самом деле они считали ее упрямым, лишенным воображения ребенком.
— Дети должны мечтать, выдумывать, — выговаривал мне один из побеседовавших с ней постояльцев, а Фигленд — тот просто возненавидел Роз после своего провала. Но не сдавался. Беспокоясь за дочку, я на всякий случай присмотрелся к этому гостю. Фигленд не пропускал ни одной собаки, не похлопав ее по спине, гладил бездомных котов, шутил с официантками, обрывал листочки с пальм, стоявших в кадках, болтал с детьми. На мой взгляд, ему отчаянно хотелось привлечь к себе хоть чье-то внимание, но ничего дурного за этим не скрывалось: бедняга просто хотел поиграть, подружиться. Заметив, как я наблюдаю за Фиглендом, его жена успокоила меня:
— Да он же и сам ребенок!
Я не стал вмешиваться. Я знал, что Роз постоит за себя. Она-то не «ребенок»: вдумчивая, серьезная, она вслушивалась, всматривалась и все запоминала, стараясь постичь мир со своего наблюдательного пункта — три фута от полу.
Миссис Беккер и миссис Наджиби называли Роз умницей, Фигленд называл ее красавицей. Наверное, считали своим долгом меня подбодрить — ведь девочка была смешанной расы, хапа, как говорят на Гавайях. Я старался к этому привыкнуть.
Милочка вела хозяйство гостиницы, Пуамана жила по особому расписанию, целый день просиживала на третьем этаже со своим котом Попоки, выходила только поразмяться да на вечернюю охоту. Я никому не говорил, что дедом Роз по матери был Джон Ф. Кеннеди, но различал в ее лице черты покойного президента, видел, как в улыбке и сияющих глазах дает себя знать ирландская кровь, не только гавайская. Мне часто приходилось присматривать за Роз, и я разрешал ей играть в холле. Там резвились и другие дети, правда, их было немного: отель «Гонолулу» больше был известен скандальными историями, а не детскими утренниками. Бадди, большой любитель скандалов, приговаривал: «Уроки хулы даем только в горизонтальном положении», так что миссис Беккер и Фигленды, как и большинство туристов на Гавайях, детей — если они были — оставляли дома.
— Глупый человек, — отзывалась Роз о Фигленде, — а эта женщина — просто сумасшедшая, лоло.
— Это волшебная палочка, — говорил ей Фигленд.
— Это удочка.
— Она похожа на удочку, но это не мешает ей быть волшебной палочкой, — уговаривал Фигленд. — Разве она не может быть и тем и другим сразу?
— Волшебных палочек не бывает, — отвечала Роз.
С трудом сдерживаясь — я видел, как напряженно приподнялись его плечи, — Фигленд перехватил удочку по-другому, точно хлыст.
