— Ну да. Это я и имел в виду.
При этом Сэндфорд отчаянно потел и говорил с трудом, язык по-собачьи свисал у него изо рта. Ему было жарко, как и всем остальным, — все на острове только об этом и говорили: глобальное потепление, парниковый эффект, тайфун Эль Ниньо, но босс сказал, что ему холодно, и все остальные, из дружбы или по привычке подчиняться ему, тоже якобы ощутили прохладу.
— В комнате у меня словно в иглу, — сообщил Бадди.
— Все дело в том, что я видал морозы похуже, — попытался хоть как-то прояснить эту несообразность Сэндфорд. — У нас в Рочестере в 78-м выдалась такая зима, что земля промерзла насквозь и целых два месяца никого не хоронили — кучами наваливали трупы на складе.
— Не заводи про трупы, — остановил его Бадди.
— Однажды я со стюардессой на материке познакомился, — заговорил Пи-Ви. — Носик у нее был такой странной формы. Я ей говорю: «Какой необычный нос». А она: «Отморозила. Отняли самый кончик. Работала в „Аляска Эйр“, база у нас была возле Анкориджа».
— Есть такие места, где все время зима и снег, — внес свою лепту Трэн. — Мне один турист из Канады сказал: «Лето? У нас, бывает, и год пройдет безо всякого лета». Мне это чудно́ показалось.
В тот момент он большой алюминиевой лопаткой выгребал ледяные кубики из морозильника, и это придавало его словам оттенок угрюмой торжественности.
— Нисколько не чудно! — яростно возразил Бадди.
Зазвонил телефон, Трэн ринулся к нему, убегая от гневного лика босса.
— Тебя, — протянул он мне трубку.
— «Гавайский снег», — послышался в трубке голос электрика. Он явился чинить наш кондиционер. Я предпочел не объявлять об этом вслух.
С радостью покинул я бар с его нелепыми разговорами, но, очутившись в удушливой жаре в темном подвале гостиницы наедине с совершенно незнакомым человеком, я мучительно ждал, чтобы он, наконец, заговорил. Прошло уже несколько минут с тех пор, как я спросил его: «Что вы об этом думаете?» — а он все не отвечал.
В свете его фонарика то и дело вспыхивали желтым отблеском крысиные глаза, но эти твари ничего не боялись: припав к земле, нюхали воздух и выжидали, пока мы уйдем, тушки их от напряжения раздувались: это был их дом, не наш.
Наконец электрик разжал губы:
— Это все?
Я понятия не имел, что он имеет в виду.
— Мне не видно, куда вы светите.
— Вот панель, — пояснил он. — Соединительная муфта. Таймеры. Есть еще провода?
Говорил он, как человек разбирающийся, но тут же смолк. Он был похож на свой мигающий фонарик — то свет, то тьма, то свет, то тьма.
— Может, в пробке дело? — предположил я.
— Вы имеете в виду автоматический прерыватель? — Он воткнул два усика-проводочка, выступавшие из металлического зажима, в два разных участка панели. Я зажмурился в ожидании взрыва.
— Пусто, — произнес он приговор. — Вот видите ли, у вас напряжение…
Этот насыщенный техническими терминами жаргон никак не вязался с футболкой («Фестиваль укелеле») и измазанными штанами, сползавшими с талии под тяжестью пояса с инструментами. Похоже, нормальных слов электрик не знал. Теперь он тыкал в клубок проводов индикатором.
— Их привозят с материка.
— Откуда именно?
Он ухмыльнулся, не ответив: в его глазах материк представлял собой единое место, а не множество весьма сложных подразделений, какими являлись Гавайские острова. После стольких лет жизни здесь я уже и за собой замечал подобное предубеждение.
— Вы австралиец?
— У меня что, акцент? — фыркнул я, сдерживаясь, однако, поскольку считал необходимым сохранять приличные отношения со строптивыми механиками и ремесленниками.
— Бадди что-то такое говорил, дескать, вы не с островов. Как он, кстати?
— Бадди? — «Замерз на хрен». — Бадди теперь живет в отеле вместе с женой.
— Это у него четвертая. У меня вторая. У вас нынче которая жена?
— Вторая, — ответил я. Вопрос был мне неприятен.
— Это я исправлю. Коротнуло один прерыватель. Может, плохой провод. Надо посмотреть спецификацию, какая проводимость. Одни лучше служат, другие хуже. Того гляди, током вдарит.
Я молча рассматривал при скудном свете фонарика его пухлые щеки.
Минуту спустя он сказал:
— Ага, ясно. Геккон. Залезают внутрь и яйца там откладывают.
Трехдюймовая ящерка со своими яйцами размером в горошину заблокировала систему кондиционеров во всей гостинице.
Наверху Бадди с друзьями продолжали ту же тему. Едва вернувшись в «Потерянный рай», я услышал позвякивание ледяных кубиков в стаканах и голос Бадди:
— Разумеется. Любой врач вам подтвердит: пониженная температура гораздо хуже, чем повышенная.
— Еще одну такую зиму я бы не перенес, — подхватил Сэндфорд.
— В Неваде бывает полно снега, — добавил Леммо, — я как-то раз видел, когда ездил в Вегас. Уж и мороз! Хотел языком сдвинуть защелку на воротах, а она возьми и прилипни. Больно было!
— Невада и значит «снежная», — вставил я. — По-испански.
Все они мрачно глянули на меня, точно лишь теперь догадались: что-то с этим парнем неладно.
— Я как-то слышал о человеке, который обморозился, — заговорил Пи-Ви. — Началась гангрена, пальцы на ноге почернели. Ему пришлось отрезать их ножницами.
— А я никогда не видел снега, — отозвался Трэн. Он все еще, словно новичок, не столько говорил, сколько выдыхал слова, и никто не обращал на него внимания.
— По-моему, я скоро в снеговика превращусь, — пожаловался Бадди.
Он говорил об этом с такой убежденностью и жалостью к себе, что смахивал на огромного, тяжеловесного, неподвижного зомби — примитивный, тупой, обескровленный.
— У меня такое тоже бывает, — сочувственно откликнулся Уиллис.
— И у меня, — подхватил Пи-Ви, с тревогой вглядываясь в льдистые глаза Бадди.
Эти люди на что угодно для него пойдут, подумал я. Девяносто два градуса в тени, а они замерзают.
— Эскимосы предпочитают холод и лед оттепели, — сказал я. — К снегу они приспособились, а вот промокнуть боятся, терпеть не могут теплую погоду.
— Как же они моются? — заинтересовался Пи-Ви.
— Гренландские эскимосы моются собственной мочой, это научный факт, — заявил Сэндфорд.
— Гадость какая! — передернулся Уиллис.
— Это еще надо посмотреть, чья моча, — сказал Бадди. Я счел добрым знаком его попытку пошутить.
Кеола, подметавший пол в «Потерянном рае», вставил свое слово:
— Говорят, эскимосы то же само гавайцы, только жить Аляска. Э, только гавайцы не индейцы. Мы здесь — не американцы. Мы есть особые…
