6
— Все дело во внимании к разного рода мелюзге, — объяснял Джонти Джек, обращаясь к Инджи Фридландер. — Ты должна суметь ласково провести пальцами по спинке скорпиона — и доверять ему. Ты должна без отвращения лежать на животе, позволяя улитке ползать в непосредственной близости от твоего лица, и лизать ее крошечное тельце. Ты должна…
Инджи содрогнулась.
— Ты слишком много требуешь, — сказала она.
— А что ты хочешь создавать? Спокойное искусство, усыпляющее зрителя? Нет, ты должна стать единым целым со всем, что тебя окружает. Раздели их страхи: все, что им угрожает, должно стать опасным и для тебя.
Она опустила глаза в замешательстве:
— Я никогда не смогу этого сделать. — Она вздохнула.
Джонти спросил ее тихо:
— Что тебе мешает?
— Было время… — она осеклась, облизала внезапно пересохшие губы, нервно провела рукой по волосам. — …Иногда мне кажется, что…
— Да?
— Нет, я…
Он смотрел на нее выжидающе.
Неожиданно Инджи вышла из себя:
— С меня хватит, Джонти! Ты сентиментальный зануда! Это все… это… ты рассуждаешь как старый хиппи из шестидесятых… ты… — Она поднялась, бросила в траву оловянную чашку и взглянула на стоявшую рядом Спотыкающегося Водяного, обмотанного одеялами и подпоясанного веревкой. — И ты даже не желаешь заглянуть в эту пещеру и узнать, там ли твой отец. Ты хочешь, чтобы я боролась со своими демонами, а сам…
Он смотрел на нее очень спокойно, но она видела, как дергается его веко.
— Ты сидишь тут, в крошечном городишке и это ты — ты сам по себе, но ты ничем не лучше остальных… ты… — Она отчаянно взмахнула руками, подбирая слова.
Он провел ладонью по лицу и отставил в сторону свою чашку.
— Ну, так пойдем, — сказал он мягко.
— Пойдем?
— Да.
— Куда это?
— К адвокату Писториусу.
— Почему к нему?
Джонти вздохнул и потянулся. Внезапно он показался ей очень усталым. «Ты слишком много требуешь от меня, Инджи Фридландер, — подумал он. — Моя страсть к тебе подобна огню в груди, но, в конечном счете, ведет лишь к осознанию собственных недостатков». Он посмотрел на нее:
— Писториус — поверенный городского совета. Та часть Горы Немыслимой — городская собственность. Она принадлежит Йерсоненду. Мы должны получить разрешение на работу с динамитом.
— С динамитом?
— А как еще, по-твоему, мы будем сдвигать с места камни? Их там целые тонны.
— Но…
— Так что пойдем, — сказал он тихо.
Инджи закинула за плечи сумку. Все еще несколько озадаченная, она наблюдала, как он обувался, одергивал жилет поверх футболки и надевал потрепанную кепку.
— Вперед.
Они начали спускаться по тропинке. Они не говорили, но однажды, прежде чем они добрались до ворот концертино, он оглянулся.
— Я собираюсь погладить скорпиона по спинке, — сказал Джонти Джек.
7
За те несколько дней после того, как в маленькой церквушке ее посетил ангел, Любезная Эдит приняла решение присоединиться к местному Ордену Безмолвия. Орден размещался в маленьком здании и нескольких кельях в задней части церковного здания и состоял из горстки тихих женщин, которых почти никогда не видели за пределами церкви. Они добросовестно следовали своим ритуалам: молились и убирались, готовили и молились, отстаивали долгие церковные службы и без конца молились. Пингвины без языков, так их назвали йерсонендцы, и Эдит всегда восхищалась ими.
Все еще ощущая аромат корицы, она пришла к матери, Ирэн Лэмпэк, в студию. Ирэн делала набросок — красивые изящные линии — и освещение в студии было прекрасным. Это было ее любимое время дня для работы за мольбертом. Меерласт был занят, ощипывал на улице птицу, и с кухни доносился аромат блюд, которые стряпали слуги. Ирэн удивилась, когда ее дитя, избегавшее этого в течение многих лет, появилось в студии.
Возможно, это произошло потому, что свалившееся на плечи Любезной Эдит стало для нее последней каплей. Как бы вы восприняли мысль о том, что ваш родной отец способен вас убить?
Она увидела это в его глазах, и той ночью в церкви ей пришлось задаться вопросом, почему Меерласт мог покончить с ней, но — интуиция подсказывала ей — не с ее братом, Карелом, или ее матерью, Ирэн.
И еще она должна была попытаться понять, о чем договаривались в ту ночь Меерласт и Писториус. Это был договор, заключенный в ярости. И никто не знал об этом. В дни после той ночи их семьи часто натыкались одна на другую, но всякий раз Берги и Писториусы избегали общения.
В тот день, стоя перед своей прекрасной матерью в студии, она знала, что ей никто не поверит. И все же Любезная Эдит, всегда считавшая, что она одна-одинешенька в этом мире, ошиблась, поскольку и сама Ирэн Лэмпэк с болью взирала на то, как дело с черной повозкой постепенно убивало Меерласта.
Спустя годы с тех пор, как они с Писториусом вернулись с плато и сообщили всем и каждому, что договор о золоте заключен раз и навсегда, Меерласт все еще оставался птицей высокого полета в Домах мод и страусовой промышленности. Но золото стало для него всепоглощающей страстью.
Ирэн так никогда и не узнала, что случилось с черной повозкой в ту ночь. Но она знала, что, что бы ни произошло, это привело к своего рода безумию, с которым она не сможет сосуществовать вечно, и она поняла это гораздо раньше, чем Эдит, пришедшая к ней в тот день.
И когда ее дочь сказала ей, что хотела бы навсегда отречься от разговоров в угоду Господу нашему Богу и к славе Марии и всех святых, и что хотела бы жить до самой смерти в Ордене Безмолвия, Ирэн лишь крепко прижала к себе и сразу же отпустила своего неуклюжего теленка с нелепо скроенным телом.
Стоило только Любезной Эдит, как говорили йерсонендцы в те дни, «собраться в Цыц», случился настоящий переполох. Меерласт настаивал на огромном приеме во Дворце Пера. Во дворе под деревьями расставили столы и стулья и построили маленькую эстраду, украшенную фонарями. Многие соглашались с тем, что так будет, без сомнения, правильно, поскольку в конце концов Меерласт отдавал свою дочь Жениху, так почему бы не устроить настоящую свадьбу?
Были приглашены почти все видные люди в городке, за исключением Писториусов. Тем вечером Меерласт и Ирэн Лэмпэк превзошли сами себя: запеченные с яблоками молочные поросята и бараньи бедрышки лежали на сияющих серебряных подносах, и столы ломились от обилия салатов, гарниров и пудингов.
Меерласт достал из погреба лучшие выдержанные вина, а Ирэн доказала свой исключительный талант, сотворив для Эдит платье, которое было чем-то средним между свадебным платьем и вечерним нарядом. Это платье придало ее телу почти идеальные очертания, которых, — это каждый в городке точно знал, — отродясь не бывало, и изящество, которое было исключительно заслугой умелых рук Ирэн Лэмпэк.
