— Да? — мягко подтолкнула она, но этот жест оказался роковым: матушка мгновенно пришла в себя.
— Нет! — Матушка коротко вскрикнула, судорожно сглотнула и с силой захлопнула альбом. В ее глазах Инджи рассмотрела то, чего никак не хотела увидеть: безумие, полнейшее безумие. Но настолько подавляемое и сдерживаемое жизненным ритмом Дростди, что его практически невозможно было заметить.
— Золотая Копь. — Звуки камнями срывались с губ матушки, и Инджи подумала: «Эта история, похоже, будет доставаться мне так же медленно, как медленно растут сталактиты. Капля по капле». Подняв глаза, она увидела стоящего в дверях генерала Тальяарда.
— Что вы с ним делаете? — потребовала Инджи ответа. — Вы обещали, что он сможет спуститься к обеду, но из этого ничего не вышло. Вы же могли помочь ему вырваться из его клетки: в наше время столько способов помочь людям, которые…
— Он блуждает во тьме, — произнес генерал, заполнив своим голосом всю комнату. Словно черное облако окутало все вокруг, чтобы похоронить в себе. Но Инджи решила сопротивляться ему.
— О, Мать всех святых, пощади… — пробормотала матушка.
— Он силен для своих лет! У него впереди лучшие времена, — Инджи вскочила.
Генерал усмехнулся. Он достал из кармана коробок спичек. Поджег одну и поднял огонек повыше. Инджи чувствовала запах жженой серы. Матушка, сидевшая рядом, дрожала, сложив руки на коленях и опустив глаза.
— Но он шарахается от обыкновенной спички, — сказал генерал.
— Вы… вы!..
Инджи бросилась прочь из комнаты. Ей пришлось перешагнуть через Стеллу, в замешательстве бросившуюся ей под ноги, и протолкнуться мимо генерала. Она оглянулась через плечо на матушку, которая теперь сотрясалась от рыданий.
— Он ваш отец! — рявкнула она на нее. — Ваш родной отец!
Александр двинулся было ей навстречу в надежде на прогулку, но она отмахнулась от него и направилась в комнату Марио Сальвиати.
Даже раньше, чем открылась дверь, она все знала.
Комната была пуста.
2
Канал стремительной воды считался в основном достижением Карела Берга, на этом йерсонендцы настаивали особо после его исчезновения. Но на самом деле канал был обязан своим существованием усилиям глухонемого парня, которого с Равнины Печали вытащила девушка, собиравшаяся стать монашкой, но испугавшаяся обета молчания и занявшаяся вместо этого преподаванием, — Эдит Берг, девушка, игравшая в полумраке Дворца Пера или, когда приходили гости, прятавшаяся среди алебастровых моделей в мастерской.
Именно эту версию истории они рассказывали Инджи Фридландер: Карел Берг держал под контролем фонды канала стремительной воды и проводил исследования, но Марио Сальвиати был исполнителем замыслов, каменотесом, гением, который мог применить математический закон Бернулли к градиенту земли, гладкости камня, сопротивляемости ветра и весу воды. Для Сальвиати, по их словам, математика была чем-то большим, нежели просто цифры.
У глухонемого, говорили Инджи, было только три человека в жизни. Карел Берг, с которым у него сложились близкие доверительные отношения, зародившиеся в тот день, когда Карел дал ему шанс проявить себя тогда, на станции. Эдит, его жена, которую не смущало то, что он не может говорить, поскольку это было своего рода епитимией за принятое ею в одиннадцатом часу ночи решение о том, что она не сможет принести обет вечного молчания. Ну и, разумеется, еще один инвалид-итальянец, дебошир и нахал, Лоренцо Пощечина Дьявола, дворецкий семейства Писториусов и сиделка у фельдкорнета Писториуса с того момента, как того в первый раз хватил удар и его загребущая рука начала загибаться внутрь.
Матушка, по слухам, была со странностями потому, что, когда она была еще совсем крохой, ее мать, Эдит, частенько, пытаясь заставить ее замолчать, зажимала ей рот ладонью, пока та плакала, или же набрасывала на кроватку полотно, или закрывала все возможные двери между орущим младенцем и родителями, или, нередко, запирала ребенка в шкафу.
Разумеется, Марио Сальвиати не мог знать об этом — для него вокруг всегда стояла гробовая тишина Но, по словам соседей, это был самый тихий дом в городке, маленький коттедж неподалеку от гофрированных ворот, открывавшихся на Кейв Гордж.
Марио своими руками выстроил этот домик из камня и настелил красную крышу. Шум ветра был единственным звуком, который можно было услышать здесь, в месте, где жили вечно молчащая Эдит, ходящая под гнетом вины перед Церковью, Немой Итальяшка, гревшийся на солнышке, сидя на скамейке перед домом, и странная девочка с огромными грустными глазами и мурашками, покрывавшими все ее крошечное тело, словно она увидела привидение или токолоше или ангела, стоило вам заговорить с ней.
Дружба Немого Итальяшки с Пощечиной Дьявола также зиждилась на недомолвках и незавершенных делах. Две семьи, на которые они работали, — Берги и Писториусы — смотрели друг на друга, как говорится, поверх дымящихся пистолетов. Они были пленниками войны, носящими на себе отметины дьявола; красную «пощечину» и глухонемоту.
Но об одном различии Инджи слышала шепотки все чаще и чаще: «Сальвиати был посвящен в тайны…» — после люди смущались, оглядывались по сторонам и понижали голос:
— Золотая Копь, — произносили они одним свистящим выдохом. А затем: — Пощечина Дьявола стоял снаружи, — загадочно добавляли они.
— Снаружи? — переспрашивала Инджи.
— Да, скоростной водопровод был связан с чем-то гораздо большим, нежели просто вода. Все дело было в золоте.
«Похоже, мне пришлось прожить здесь все это время, — подумала Инджи, — ради того, чтобы услышать это».
3
Пока Марио Сальвиати полз на четырех костях, нащупывая дорогу через ворота, в Йерсоненде ничто не шелохнулось. В задней комнате женщина без лица сидела перед зеркалом, вспоминая, как пришла медсестра и отрезала ее умершему от истощения сыночку закоченевшую ручку. Она все думала, что тело, распростертое там, на постели, напоминало тело ягненка, погибшего во время засухи, с тонкими ключицами, ввалившимся животом, с неловко раскинутыми руками и ногами. Военная медсестра обмотала изуродованное запястье бинтом, положила маленькую ручку к другим, уже лежавшим в бадье с солью, коротко обняла мать и вышла из-под навеса. Снаружи с полей несло пожаром и бродили тревожные слухи о том, что морская пехота признала свое поражение.
Позже тем вечером на горизонте собрались грозовые облака, и подошли еще семь вагонов, битком набитые детьми, женщинами и наволочками со скарбом, который им удалось унести с собой. Потом зарядил дождь, и бадьи с засоленными руками тайком вынесли из лагеря и подвесили рядом с помойными ведрами мусорного вагона. Женщина откатила своего ребенка в гашеную известь, и, когда его тело, взметнув белое облачко пыли, шлепнулось рядом с остальными, культяпая рука застыла вертикально, словно малыш тянулся за последним лучом уходящего дня.
Марио Сальвиати ощупью полз на четвереньках через ворота. Земля под его ладонями была прохладной: стояло раннее утро. Инджи лежала в постели и видела сон о возлюбленном, таком, кто слушал бы ее и заботился о ней, кто с пониманием относился бы к ее переменчивым настроениям.
