— …и я понимаю, что больше для меня ничего нет. Я видел, как другие исследователи богатели на слоновой кости и львиных шкурах, и рассказывали байки о золоте в глубине страны, но я нахожу покой лишь тогда, когда могу вдыхать запах краски, смешанный с ароматами сухой травы и дикого животного, стоящего под деревьями передо мной, а я могу задокументировать его существование. Я…
— …когда утечет вся вода, а солнце поджарит тебе черепушку.
И тогда капитан Вильям Гёрд гордо выпрямлялся во весь рост.
— Я художник. Но это не значит, что я испугаюсь ружья!
Он призывал Рогатку Ксэма к действию, они седлали коней и мчались к стаду диких антилоп. Грохотали беспорядочные выстрелы, а потом двое мужчин, удовлетворенные стрельбой, ездили среди убитых животных, время от времени делая завершающий выстрел.
— Вырезай только печенку, — приказывал капитан Гёрд. — Сегодня будем праздновать те пять рисунков, которые я сделал с голубой антилопы-гну.
21
— А кто здесь не член семьи? — слышала Инджи в Йерсоненде. Ей все легче становилось приходить к людям, чтобы поболтать. Но большую часть историй она слышала от бармена Смотри Глубже, от начальника станции и в магазине. Они отклонялись в сторону и были полны предвзятых мнений, но Инджи все-таки смогла кое-как составить из сырого материала связную историю. Но она понимала, что выяснить требуется еще многое, очень многое. После беседы с мэром Молоем у него в кабинете на очереди была его дочь, принцесса Молой со своими обрывочными шепотками в кухне Дростди.
Если ткнуть пальцем в генеалогическое древо Йерсоненда, думала Инджи, то обнаружишь то, что, пожалуй, можно обнаружить в любом обособленном обществе: палец будет двигаться от имени к имени, от линии к линии, и тебе ни разу не придется оторвать его, потому что все время найдется непрерывная линия от кого-то к кому-то.
Кровь течет вниз с горы, слышала она — как и вода, она выбирает самый простой путь. При этом цвет кожи и предрассудки не влияют на кровь — она свободно течет вниз по каналам любви. Кровь — вот настоящая стремительная вода.
— Возможно, это и есть истинный Закон Бернулли, — сказал мэр Молой Инджи, когда они случайно встретились на ступеньках почты; Инджи призналась ему, как она удивлена тем, что услышала от его дочери: оказывается, у капитана Вильяма Гёрда родилась дочь от дочери Энсина Молоя, человека, который, очевидно, переселился вглубь страны, приблизительно в эту местность, с золотом, прибывшим на Четвертом Корабле, встретился с кочевой семьей Титти Ксэм и полюбил ее.
— Ага! — вскричал Молой. — Чернокожий энсин! Пират!
— Пират?
— Золото, — драматично прошептал Молой. — Золото… — Он наклонился над Инджи, хитро искоса посмотрел на нее, сбежал по ступенькам вниз, прыгнул в свой сияющий «Мерседес» и укатил.
Оставшись одна в своей комнате, Инджи принялась рисовать генеалогическое древо. Ей удалось вписать туда довольно много имен, но вскоре пришлось идти на кухню, чтобы вытянуть еще что-нибудь из принцессы Молой. Она чертила линии, стирала их, снова чертила, но в конце концов сумела точно переплести три семьи. Теперь палец начинал свой путь от генерала Тальяарда и, через множество родственных браков и прочих извивов и петель, Инджи добралась от Большого Карела Берга к гугеноту Вилье, а оттуда соскользнула к Бабуле Гвен Вилье, вышедшей замуж за Рыжебородого Писториуса, подтвердив этим, что Джонти Джек происходил от двух кровных родственников. К своему большому изумлению она обнаружила, что может двигаться дальше, вверх по вертикальным линиям, мимо Сары Бруин, дальше в прошлое, вплоть до Энсина Молоя и Титти Ксэм, а оттуда уже недалеко вниз, до Очаровательной Смуглянки, и Проигравшего Молоя, и Бабули Сиелы Педи.
— Все время под горку! — смеялись Инджи и принцесса Молой, проверяя все это в кухне.
— Это кровавое дерево! — воскликнула принцесса Молой, показывая на ветви и корни рисунка.
У Инджи так кружилась голова, что ей пришлось прилечь. Она слышала, что Джонти Джек частенько ходил навещать Бабулю Сиелу Педи после того, как подарил ей бюст своего деда. Бабуля Сиела рассказала мальчику множество историй: она учила его, шептала принцесса, как народ Педи лепит и обжигает глину, она рассказывала ему о духах предков, о токолоше, и по сей день все рассказанное крепко удерживает его.
— А Летти Писториус и Соцобеспечение? — спрашивала Инджи.
И услышала, что после чаепития и шока от происшедшего у Кровавого Дерева, Летти Писториус переехала на улицу, ставшую впоследствии известной, как Дорога Изгнания. Это произошло в 1944 году, через несколько лет после того, как Большой Апартеид набрал обороты, и ее цветным соседям пришлось выехать оттуда. Летти сидела в Йерсоненде на мешках денег, через несколько домов от нее находилась юридическая фирма — полностью к ее услугам, у нее был сынок, по поведению которого было совершенно очевидно, что он никогда не станет адвокатом в лучших традициях Писториусов. Все время мира было к ее услугам — и множество сожалений, как подозревали люди, и тогда она засучила рукава и начала помогать бедным.
— Мисс Летти из социального обеспечения, — так теперь время от времени называли ее жители Эденвилля.
Инджи слышала:
— И хотя мисс Летти из социального обеспечения не таскала в Эденвилль полные ведра золота, она приносила туда другие сокровища: сочувствие, участие, помощь.
И все это в те трудные годы.
— Бесконечные, невероятно тяжелые годы.
22
Может, это и вправду была повозка ангела? Пригнувшись, взмахивая крыльями, покрытый перьями мужчина с лучистым плюмажем везет повозку с золотом. Она всегда проезжает через Йерсоненд самой глубокой ночью, самой безлунной ночью, когда в воздухе висит запах пыли или дождя; когда над маленьким городком ярко сияют звезды; когда очаги в Эденвилле догорают, а тела теснее прижимаются друг к другу, и поднимается ветер, и в ночном небе сверкают молнии, так далеко, что понимаешь — сюда доберется разве что отголосок тех сильных ливней.
Лают собаки, рвутся со своих цепей, одинокий дежурный констебль выходит из полицейского участка и видит, что в сумерки забыл опустить флаг. Он чувствует беспокойство в атмосфере. Знак ли это времени или просто большая смена сезонов? А это просто мимо проехал ангел, взгромоздившийся на черную повозку. Ангел ухмыляется, мышцы на его бедре сжимаются, когда он раскачивается на повозке, подпрыгивающей на камнях и корнях.
Что только не тревожит улицы Йерсоненда! Инджи чувствует все это и беспокойно мечется в постели. Она откидывает простыню и смотрит в потолок. В каком-то смысле Спотыкающийся Водяной больше ничего не значит. Повозка с золотом тоже. Ей кажется, что ее засосало в ветви того, что принцесса Молой назвала Кровавым Деревом Йерсоненда, в беспокойную историю этого городка с его простыми ухоженными улицами и приусадебными участками. Это походит на скульптурный сад Джонти, думала она, и перед ее мысленным взором проходили образы, и тогда Инджи поняла: Джонти по-своему вырезал историю своего народа там, в своем скульптурном саду. Каждый тотем или образ пытался рассказать свою историю; под ночными ветрами и в знойные дни скульптуры стояли неподвижно, уставившись одна на другую, привязанные одна к другой сквозь время и расстояние. Да им и некуда было идти: это место было предопределено для них.
