— А-а! Туряки!.. Туряки!..
Слышно было, как, всхлипывая от страха, старый раб неловко шлепнулся с козел на пыльную дорогу. Вот застучали по земле его худые колени — старик пополз под телегу, — удар, бедняга едва не пробил себе голову о деревянную ось. Со всех сторон уже доносился шум битвы: треск дерева, крики, предсмертные хрипы.
Вдруг совсем рядом раздались хрюкающие звуки, и кто-то, тяжело топоча, подбежал к кибитке и с сопением и звериным нетерпением принялся выволакивать умоляюще вопящего старика из-под телеги. Морис вскочил с подушек и, путаясь в пологе, поспешил вылезти наружу. Преодолев наконец сопротивление занавески, он увидел следующее:
Огромного роста человек, на три головы выше стоявшего с раскрытым ртом самого Мориса, весь в черной, не очень густой шерсти, одной рукой раскручивал над головой, словно дохлую кошку, дико орущего лысого раба, в другой у мохнатого гиганта была увесистая сучковатая дубина, казавшаяся при его росте миниатюрной. Он еще крутанул раза два, затем с характерным:
«Ы-ы-х!» — шмякнул лысого с противным треском о твердую дорогу, подняв при этом облако серой пыли. Визгливый, раздражающий Мориса крик старика сразу же прекратился.
Морис оглянулся. Вокруг кипел бой. Волосатые великаны, размахивая своими дубинами, смело нападали на превосходящего их по количеству противника, но солдаты вели бой хладнокровно и ловко уворачивались от смертельных ударов, причем, в свою очередь, ухитрялись наносить колющие удары железными иглами. Недостаточно проворные храбрецы попадали под дубины и бесформенными кулями падали на землю.
Туряков была сотня с небольшим, но они сильно теснили войско императора, к тому же эти гиганты, несмотря на свои размеры, легко передвигаясь, уходили от игл нападающих и мгновенно переходили в атаку.
Вокруг испуганно галопировали буйволы без седоков, натыкаясь друг на друга и давя солдат. Туда-сюда метался на белом скакуне Сейк. Истошно крича, он пытался собрать своих пращников и отчаянно драл шпорами окровавленные бока своего буйвола Туряк несколько секунд смотрел на вмятый в пыль труп, затем обернулся и увидел новую цель. Взмах — и дубина разнесла в куски переднее колесо телеги и расщепила деревянный борт. Морис прыгнул в сторону и остался цел. Упряжка из двух пестрых буйволов рванула и, роняя доски, оси и прочие запчасти, поднимая за собой пыльный шлейф, понеслась прочь. Туряк досадливо заурчал, и его дубина заставила Мориса прыгать козлом, валяться в пыли, вновь вскакивать на ноги и совершать самые немыслимые кульбиты. Было очевидно, что так долго не протянуть. Вот дубина скользнула по виску и содрала кожу до крови. Отпрыгнув в очередной раз, Морис пустился наутек. Добежав до первой подходящей палки, он вооружился ею. Это была хорошая двухметровая рейка.
— Ага! На, держи! — И Морис ударил, целясь в голову.
Но туряк своей суковатой палкой отбил удар. Отбил он и следующий. И еще… Гигант оставался неуязвимым, и на его волосатом лице появилось подобие издевательской улыбки. Морис не на шутку разъярился.
— А если вот так?! — И деревянная рейка с низким шмелиным жужжанием, словно пропеллер, стала вращаться в его руках по очень сложной траектории. Она летела то слева, то справа. В следующую долю секунды появлялась сверху. Она была нигде и везде.
Неожиданный удар пришелся в ухо. Туряк взвыл и, выронив свое оружие, схватился за ушибленное место — ему было очень больно. Удары продолжали сыпаться один за другим, рассекая лицо волосатого монстра в кровь.
Непрерывно избиваемый, в каком-то порыве отчаяния, он кинулся на своего обидчика. Перехватив рейку поудобнее, Морис выставил вперед острый, как пика, сколотый конец. Получив глубокое ранение и обливаясь кровью, туряк опустился на колени и, постояв мгновение, упал лицом вниз. Из его рта повалила алая пена.
Под прикрытием обоза построились собранные Сейком оставшиеся в живых пращники. Захлопали кожаные ремни, и золотые пули сразу нашли свои жертвы.
Два туряка рухнули как подкошенные, остальные получили ранения разной степени тяжести. Заметно отяжелев, они, кто раньше, а кто позже, ненадолго пережив друг друга, получили железную иглу под сердце или в затылок. После вступления в бой пращников дело пошло, солдаты приободрились и добивали уже последних волосатых колоссов.
Спустя полчаса среди сваленных в кучу трупов солдат и туряков бродили рабы и, собирая оружие, стаскивали его в обоз.
Теплая летняя ночь ласкала спящий город сотнями струящихся запахов: разбитые дороги на окраине пахли сухим навозом и пылью, стены домов, завоеванные буйно цветущим плющом, источали запах остывающего камня и меда, а в еле курящихся струйках очагов призрачно рыскали запахи пряностей, подгоревшего мяса, печеных фруктов и масла.
Человек шел по узкой улочке, старательно разглядывая дорогу и осторожно перешагивая через канавы с нечистотами. В неряшливых тупиках и переулках то там, то здесь, нарушая тишину, злобно возились орды крыс и разбойной ватагой гонялись за кошками и собаками, не имеющими хозяина и теплого сытного угла.
Иногда крысы пробегали прямо по ногам шарахавшегося от их дикой толпы человека. Он чуть не терял сознание от прикосновения их цепких лап и грязных хвостов. Всякий раз ему казалось, что голодные животные набросятся на него всей сворой и, давясь внутренностями, будут ссориться из-за самых лакомых кусков, а уже на следующую ночь он, человек, растерзанный среди обгаженных стен, будет существовать только в виде крысиного помета, равномерно распределенного по норам в целом квартале.
Тьфу! Что за чушь! Скорее, скорее идти! Как можно скорее! Куда идти, он не знает. Зачем — тоже не ответит, но надо, надо! Эта необходимость цепко держит за горло костлявой рукой. Душит, заставляет метаться по улицам, оккупированным сотнями, тысячами крыс. Вот уже их целый миллион. Они текут рекой, волоча в своей стремнине кричащих, упирающихся людей, домашнюю утварь, столы, стулья, кровати, чашки, ковры. Все это качается на волнах кипящей меховой реки, постепенно стачиваясь в тысячах острых зубов.
Захваченный врасплох крысиным наводнением путник забрался на большой, лежавший посреди улицы камень. Он боялся ступить в эту ужасную реку, но и не мог оставаться на месте, чувствуя, как костлявая рука на его горле сжимается все сильнее и сильнее.
Дышит он уже с хрипом, глаза его лезут из орбит, и, собрав последние силы, человек шагает в это кишащее крысами месиво. Он чувствует, как ноги его коснулись дна. Крысы достигают ему до пояса, но не трогают. Путник бредет против течения. Теперь дышать стало легче, ему даже начинает нравиться, как крысы щекочут его своими меховыми спинками, греют набитыми человечиной животами.
Вдруг навстречу ему по крысиной реке выплыло сердце. Самое обычное — пульсирующее, живое, с неровно обгрызенными краями торчащих белых сосудов.
Сердце плыло прямо на него. Оно было измучено борьбой с крысами и из последних сил уворачивалось от крысиных зубов. Крысы злились, но никак не могли сожрать вкусное сердце. Человеку стало жаль его, такое усталое. Он подхватил сердце и прижал к груди. Крысы, до этого приятно щекотавшие его и обогревавшие, дружно вцепились в предателя зубами. Человек страшно закричал и рванулся к берегу. И, как ни странно, берег появился, Настоящий, песчаный, с длинной белой стеной, в которой была дверь. Выбравшись на берег, человек опустился на колени и принялся торопливо копать ямку в песке. Выкопал, присыпал дно сухим песком и аккуратно положил на него спасенное сердце.
