— Нет никакого переселения, Вась. Этот набор молекул или волновых схем всё время одинаковый. Ты видел Бесселя, как на портрете, потому что это он и есть.
— Какая ахинея! — пробормотал Василий Васильевич. — А я, главное, её слушаю!..
Тут она, кажется, обиделась.
— Ну и не надо, — сказала Мура. — Сам спрашиваешь и сам не хочешь слушать!..
Меркурьев встал, прошёлся по комнате и взялся за богдыхана с отломленной головой.
— Что ты все ходишь вокруг него?! Зачем он тебе?…
Василий Васильевич приставил к туловищу голову, которая сразу же опять отвалилась.
— Приклеить, что ли? — сам у себя спросил он. — Какую же девушку я должен искать, а? И зачем?
— Я не знаю, — пожала плечами Мура. — Я подумаю и спрошу.
Меркурьев усмехнулся:
— Канта спросишь?
И она кивнула.
— У меня есть клей универсальный, — сообщил Меркурьев. — Я принесу и приклею ему голову. И ещё нам нужен градусник.
— Не нужен!
Но Василий Васильевич не слушал. Он сбежал по лестнице, разыскал Нинель Фёдоровну, очень озабоченную по утреннему времени, и сказал, что Мура болеет и её нужно спасать. При этом он впился взглядом в доброе морщинистое лицо, словно намеревался найти следы преступного умысла — если кто и подмешивал галлюциногенные препараты в еду, то только домоправительница!
Нинель заохала, закачала головой, произнесла всё, что в таких случаях произносят взрослые заботливые женщины в адрес бестолковых детей: что нужно было как следует одеваться — и обязательно надеть шапку! — не таскаться вдоль моря на ветру, надеть носки, а уж если простыла, полоскать горло и нос, вон, хоть содой, полежать на диване под пледом, а Мура с Василием вчера притащились в самую дождину, и так далее.
Она дала ему термометр и сказала, что завтрак принесёт в комнату.
— Тебе тоже принести, Вася?
Он подумал и согласился.
— Молока горячего и кашки, да?
Василий Васильевич попросил яичницу с колбасой, булку с маслом и кружку кофе со сливками и сахаром, большую. Она рассмеялась, а он спросил:
— Вы не знаете, где Кристина, Нинель Фёдоровна?
— Должно быть, в город уехала, — ответила та. — Вещи все здесь, вернётся!.. Как бы заявлять не поехала, что перстень-то пропал. Понаедут дознаватели, расследователи, что делать тогда?… Всех гостей распугают.
— Не распугают, — успокоил ее Василий Васильевич. — Мы все уже прижились, Нинель Фёдоровна. Или вы новых ждёте?
— Так ведь не последний день живём, Вася! А на следующий год кто к нам поедет, если узнают, что здесь воруют?
— Всё равно Виктор Захарович дом продаёт, — осторожно напомнил Василий Васильевич. — Какой следующий год?…
Она посмотрела на него, хотела что-то сказать, удержалась и махнула на него рукой.
— Ступай, завтрак вскоре будет!..
Меркурьев побежал было на второй этаж, но с полдороги вернулся, прошёл коридором, заглянул в камин — его явно давно не топили, — и вышел в вестибюль.
Книга «Философия Канта» лежала страницами вверх на круглом столе возле готического окна.
— Страница пятьдесят семь, — неизвестно для кого объявил Василий Васильевич, в вестибюле было пусто. — «Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти». — Оглянулся по сторонам и спросил, задрав голову: — Я угадал?
Словно в ответ тихонько звякнули подвески на старинной люстре.
Он подошел и прочитал:
«Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия… В глазах современников Кант представлял образец мудреца…»
— А Бессель сказал, что ничего подобного, — так же громко продолжал Василий Васильевич. — Он вообще признался, что в университете считал философию лженаукой!..
И прислушался. Ничего не происходило, даже подвеска не звякала.
— Не хотите, как хотите, — пробормотал Василий Васильевич, захлопнул книгу и сунул ее на подоконник. — Постой пока тут.
Кто может с ним играть? Кто его дразнит? Кристины со вчерашнего дня в доме нет. Мура-Антипия уходила на маяк, и оттуда он её почти на руках принёс, точно не она!
Тогда кто? Лючия? Софья? Меркурьев был уверен, что таким образом ставить его в тупик может только женщина.
Он зашёл в свой номер, разыскал клей и спирт и постучал к соседке.
Мура сидела возле окна и смотрела на улицу. Выражение лица у неё было странное.
— Ты чего? — удивился Василий Васильевич.
— Я думаю, — сказала она, и больше Меркурьев к ней не приставал.
Он разложил на салфетке тюбик, спички и пузырёк со спиртом, в ванной, оглядевшись по сторонам, добыл пару ватных дисков и устроился клеить богдыхана.
Когда в дверь постучали, он крикнул:
— Войдите!
Мура даже не шевельнулась.
Нинель Фёдоровна внесла уставленный поднос, поставила его на стол и первым делом пощупала Мурин лоб.
— Ты температуру мерила?
Та посмотрела так, словно ее не узнала.
— Есть, но невысокая, — не обращая внимания на странную Муру, продолжала Нинель Фёдоровна. — Вася, я там вареньица положила в маленькую баночку, малинового. Пусть она с чаем выпьет, а потом сразу под одеяло! Верное средство, температуру снимет как рукой. Слышишь, Вася?
— Слышу. — Меркурьев спиртом протирал голову богдыхана. — Нинель Фёдоровна, вот эта штука где стояла?
Она подошла и посмотрела.
— Это не наша, — сказала она уверенно. — А где ты ее взял?
— Нашёл, — буркнул Василий Васильевич.
— Да и бросил бы там, где лежала. Ещё клеить её!..
— Точно она не из дома?
Домоправительница ещё раз посмотрела.
— Надо у Вити спросить, может, с чердака или из подвала. Я там порядок давно не наводила!.. Побегу, некогда мне.
— Нинель Фёдоровна, если Кристина объявится, сообщите мне! — вслед ей крикнул Меркурьев.
Он приставил голову богдыхану, придержал, сильно нажимая, отпустил и полюбовался своей работой. Голова села крепко.
— Давай завтракать. Или ты в астрале?
Мура оглянулась и сказала про богдыхана:
— Господи, ещё и голову приделал! Что от тебе покоя не даёт?!
— Посмотри, он как новый. Нет, даже лучше нового!..
Мура подошла к столу, откинула с подноса салфетку и потянула носом.
