— Мы нашли его около одиннадцати утра, — сообщил Меркурьев. — В отделении сказали, что он пролежал уже часов семь. Да это не первый случай!.. Они говорят, оттуда время от времени кто-нибудь падает. То пьяные, то скалолазы, то разгильдяи, которые лезут селфи делать. Лестница в хорошем состоянии, забраться наверх можно. Дверь регулярно заколачивают и так же регулярно ломают.
— Завалить бы вход надо, — пробормотал Виктор Захарович. — Ну, давай, Василий Васильевич, тяпнем по маленькой! Кто с нами?
Стас сначала посмотрел на Лючию и только потом сказал, что не хочет, утренний гость тоже отрицательно покачал головой, сделав любезное лицо.
— Благодарствуйте, — сказал он. — В такое время суток от крепких напитков можно излишне разгорячиться. Перед сном это нездорово.
— А ты туда сам заходил? — спросила Кристина. — Ну, внутрь! Я, между прочим, тоже хотела на самый верх забраться и окрестности пощёлкать, но теперь не полезу, конечно.
— Да ничего там нет интересного, — фыркнула Софья. Вид у неё делался всё более раздражённый. — Камни и пылища! И чайки гадят. Там кругом чайки полоумные летают.
— А компаньон покойного до сих пор здесь? — спросил Меркурьев.
— Жуткое дело! — подхватил Виктор Захарович. — Как узнал, что друг его погиб, в лице изменился, весь позеленел…
— Мы «Скорую» хотели вызывать, — вставила Нинель Фёдоровна.
— И сразу начал виски пить, — продолжал хозяин. — Когда из отделения приехали, он ещё на ногах держался, в потом уж всё. Но связно рассказал, мол, договор приехали подписывать, загуляли немного, он сам спать пошёл, а товарища, видно, на подвиги потянуло, вот он и свалился. Плакал, что не уберёг.
Лючия вдруг усмехнулась, коричневый тонкий мех стёк с подлокотника на паркет. Стас кинулся, поднял и подал так осторожно, словно меховая накидка была частью прекрасной Лючии.
— Документы свои показал, все бумаги подписал, а как уехали полицейские, так он виски прямо из горла залпом допил.
— И ещё бутылку попросил, ноль семь, — поддержала Нинель Фёдоровна. — Я ему в комнату отнесла. С тех пор не выходит, пьёт. А может, заснул, не знаю. Ну, садись, садись, Василий Васильевич!
Перед Меркурьевым оказалась чашка прозрачного, как слеза, бульона. От чашки поднимался пар. К бульону прилагались сухари и половинка сваренного вкрутую яйца. Василий Васильевич зажмурился от предвкушения, голодная слюна не помещалась во рту.
— Что ж это Мура не идёт? — сама у себя просила Нинель Фёдоровна. — Или подняться к ней, что ли?
Василий Васильевич глотал бульон, время от времени возводя глаза к потолку, обжигаясь и облизываясь — так ему было вкусно.
— И всё же, — подала голос Лючия. — Что там на самом деле случилось?
Меркурьев перестал хлебать, Виктор Захарович разливать, Нинель хлопотать, Софья читать, а Кристина и гость беседовать.
Все уставились на красавицу.
— Что вы на меня так смотрите? — осведомилась она. — Я что-то не то спросила?
— Вы спросили, что там случилось, Лючия, — подсказал Стас, как видно наслаждаясь звучанием её чудесного имени.
— Ну да. — Она обвела взглядом всю компанию. — Вы же все понимаете, что этого человека убили.
Воцарилась тишина.
— Убили? — переспросила Кристина. — Почему убили?
— Ну, конечно, убили, — повторила Лючия, улыбаясь. — Мы ведь не можем всерьёз поверить в то, что он зачем-то среди ночи полез на старый маяк, упал и разбился.
— Мы верим, — пробормотала Нинель. — Как же нам не верить?…
— Стас, — попросила Лючия, — сделайте мне глоток кофе.
Стас подскочил и помчался.
«Глоток кофе» — это красиво, подумал Василий Васильевич. Сказано что надо!
— У правоохранительных органов нет никаких сомнений, — на всякий случай сказал он. — Был пьян, залез наверх и упал.
— Ах, к чему нам какие-то органы?… Конечно, его убили.
— Это всего лишь предположение, — подал голос с дивана утренний гость, — умозаключать мы не можем, не располагая необходимыми сведениями.
— Я как раз пытаюсь их заполучить, Емельян Иванович, — Лючия снова улыбнулась. — Наш герой наверняка ими располагает, но отчего-то не хочет делиться.
Василий Васильевич наклонился к домоправительнице и уточнил тихонько:
— Как-как его зовут?
— Емельян Иванович, — почти по буквами выговорила Нинель Федоровна ему в ухо. И, отодвинувшись, громко спросила: — Как вам бульон? Добавку или нести утку?
— Утку, — решил Меркурьев.
Загадочные замечания загадочной красотки как-то отвлекли его от земных радостей, вроде водки и утки.
Она что-то знает? Или играет на интерес? Привлекает к себе внимание? Или пытается на что-то намекнуть?
И вообще — кто она такая? Откуда взялась? Зачем приехала?
Все эти вопросы, отрезвляя, пролетели у Меркурьева в голове, как порыв ледяного балтийского ветра.
— Оставим иллюзии тем, кто готов ими питаться, — продолжала Лючия, играя своей меховой накидкой. — А сами попробуем установить истину.
— Какую же истину вы хотите установить, милая фрейлейн? — осведомился гость, неожиданно оказавшийся Емельяном Ивановичем. — В вещах и явлениях нет ничего устойчивого, в них не заключена истина. Всякое знание есть только способ отражения действительности в человеческом разуме.
— Чушь какая! — фыркнула Софья. — Стас, дай мне тоже кофе, что ли! Хотя он тут слишком крепкий, я потом не засну.
— Так давать? — спросил Стас. — Или не давать?
— Позвольте, — с улыбкой продолжал Емельян. — Мысль о том, что человек есть мера всего сущего, не содержит ничего кощунственного. Она ещё в древности была высказана греческим философом Протагором.
— Каких-то философов приплели на пустом месте, — сказала Софья с досадой, захлопнула журнал и кинула его на столик. — То Кант, то Протагор, ещё чище!.. Стас, лучше чаю налей. Духов вызывать и то веселее! Где эта колдунья? Может, вызовем?
Лючия поднялась с кресла, подошла к камину и взяла с мраморной полки коробок спичек. Пляшущее пламя освещало её всю, от остроносых туфелек до плотных, как у камеи, волос. Все смотрели на неё, и она знала, что смотрят.
— То есть вы ничего не расскажете, правильно?
Меркурьев, на которого она уставилась, внезапно для себя покраснел.
Покраснел он тяжело, густо, весь залился свекольным цветом, шее стало жарко, и зашумело в ушах.
Лючия не отрывала от него глаз.
— Нет, я готов, — пробормотал Василий Васильевич непослушными, набрякшими губами. — Только не знаю, что вам рассказать.
— Правду, — настаивала Лючия. — То, что было на самом деле.
