— Василий Васильевич! Мура! — Домоправительница поискала глазами, куда пристроить поднос, приткнула на овальный столик с цветочной вазой и всплеснула руками. — Господи, почему так долго?! Что там с вами делали, в отделении?!
— Всё в порядке, — мужественным голосом сказал Меркурьев.
— Они от нас в два часа дня уехали, всех опросили, да и ладно! А вас всё нет и нет! Я вся извелась!..
— Нинель Фёдоровна, нам бы поесть и выпить.
— Ну, конечно! Господи, сейчас всё, всё будет! Я утку специально никому не давала, для вас берегла!.. Мурочка, может, чайку горяченького в комнату подать? Я сейчас организую, моментально!
Антипия, крепко держась за перила, продолжила восхождение.
— Почему вы называете её Мурой? — ни к селу ни к городу поинтересовался Меркурьев.
Нинель Фёдоровна секунду соображала.
— Как — почему?! Её имя Марьяна, значит, Маша, но не до конца Маша! Мара, Мура!.. Она и не возражает. Мура! — прокричала Нинель Фёдоровна, задрав голову вверх. — Ты не возражаешь?!
В ответ только хлопнула дверь.
— В общем, она не против. Скорей одевайтесь и спускайтесь, Василий Васильевич! К утке что подать? Рис? Овощи? Может, поленту?
Меркурьеву показалось, что Нинель Фёдоровна пребывает в прекрасном расположении духа, не то что вчера или сегодня утром.
Что-то изменилось? Дом больше не продаётся, потому что один из покупателей свалился с маяка и убился до смерти? Или хозяин передумал продавать?
Или ему просто показалось?…
После дня в отделении — всевозможные вопросы, бумажки, протоколы, снова вопросы и бумажки, ожидание на продавленных стульях в холодном коридоре, — Меркурьева не держали ноги. Он готов был даже от утки отказаться! Залезть бы сейчас в горячую ванну, погреться как следует, а потом спать, спать, но ему нужно было кое-что уточнить, и непременно сегодня.
Сотрясаясь всем телом, как при лихорадке, он стянул одежду, влез под душ и торчал под струями кипятка, пока мог терпеть. Потом вытряхнул из сумки барахло — прямо на пол. Получилась безобразная куча. Василий Васильевич порылся в куче, как собака в помойке, достал штаны — вельветовые, мягкие, любимые, — футболку и тёплую кофту на пуговицах. Он быстро напялил одежду, поискал ещё носки, не нашёл и решил — наплевать.
Он уже почти вышел в коридор, но вид кучи, освещенной с одного боку электрическим светом, заставил его вернуться.
Одежду ему стирала и гладила Асмира. За это он платил ей большие деньги — рублей двести за всю кучу. В Бухаре это считалось солидным приработком, и многодетная степенная Асмира очень старалась. Перед отъездом в отпуск Василий Васильевич отнёс ей одежду, она через день вернула — ровными стопками, вычищенную, выглаженную, кое-где даже пуговицы пришиты.
Теперь вся работа Асмиры валялась на полу — никому не нужная, словно попранная.
Меркурьев вернулся и принялся складывать вещи на диван.
«Я завтра всё разберу и развешу, прямо с утра, — поклялся он себе. — Нет, с утра пойду бегать, а потом всё разберу и развешу!»
Последними ему попались носки — кажется, Асмира носки гладила тоже, — и он с наслаждением натянул их на замёрзшие ноги.
Итак, утка, водка и разговоры. Вперёд!..
Общество собралось в гостиной, и Виктор Захарович был там, и Нинель Фёдоровна, и утренний гость — на этот раз без шляпы и саквояжа, в старомодном трёхпуговичном пиджаке, похожем на сюртук, и нелепом галстуке. Лючия сидела в кресле возле камина, рядом маячил Стас, и было понятно, что за этот день он стал её рабом. Стас то и дело взглядывал на красавицу, и если кто-то случайно закрывал её от его взоров, сердился, вытягивал шею или пересаживался так, чтобы её видеть. Он подносил ей то воду, то пепельницу — коричневая сигарета была заправлена в длинный янтарный мундштук, — то поправлял съезжавшее на пол меховое манто, уже другое, не утреннее.
Василий Васильевич, поглядывая на парочку, даже немного пожалел, что пропустил процесс обращения бородатого компьютерщика в раба.
Кристина сидела на диване подле утреннего гостя, вид у неё был увлечённый, глаза блестели — натуральная мышь!.. Гость отечески ей улыбался и слушал, наклонив в её сторону ухо.
Софья листала модный журнал, лицо недовольное — на неё никто не обращал внимания.
— Василий, скорей, скорей, — увидев его, заторопилась Нинель Фёдоровна. — Здесь поужинаете или в столовую подать? Может, в тишине хотите побыть?
— Рюмочку? — влез Виктор Захарович. — Нинуль, у нас там замороженная вроде есть, не всю эти архаровцы выпили. Ах ты, мать честная, как вспомню, что один из них… того… а вчера ещё…
— Ты погоди, Виктор Захарович, — заспешила домоправительница, — не действуй людям на нервы, и так все на взводе. Без тебя знаем, что вчера было и что сегодня сделалось! Так сюда подать или в столовую, Васенька?
— Конечно, сюда, что вы спрашиваете?
— А водочки?
— И водочки, Виктор Захарович!..
— Вот молодец!
Лючия выглянула из-за Стаса, который полностью перекрывал обзор, и обратилась к Василию Васильевичу:
— Что там было? Рассказывайте всё!
Ну что за голос!.. Меркурьева по спине продрал мороз, и руки покрылись «гусиной кожей».
— Да я сто раз уже рассказывала, — недовольно сказала Софья и с силой перелистнула глянцевую страницу. — Мы подошли к маяку, а он лежал в траве, совершенно мёртвый.
— Вас там не было, — перебила Лючия. — Вы сразу же вернулись.
— Это вас там не было! — огрызнулась Софья. — А я была! И всё рассказала — и ментам тоже, когда они сюда приехали!
— А который из них… погиб? — спросил Меркурьев Виктора Захаровича, который вошёл с бутылкой, покрытой морозной плёнкой, и теперь возился возле буфета. — Я знаю, что Иван Николаевич, но… который из них?
— Который утром похмелялся, жив-здоров и снова запил, — сообщила Кристина. — А свалился — второй.
— Это понятно, — сказал Меркурьев. — Просто я вчера плохо их разглядел.
— Погиб тот, который сильней шумел и громче пел, — наконец догадалась объяснить Нинель Фёдоровна, ловко расстилая на столе льняную салфетку и расставляя тарелки и приборы. — Царствие ему небесное.
— Если позволите заметить, — подал голос утренний гость, — мы слишком много времени уделяем покойному. — Меркурьев внимательно посмотрел на него. — Кончина молодого человека, разумеется, составляет большой ущерб для его домашних и сферы его деятельности, но мёртвых нужно оставлять покоиться с мёртвыми.
— Ещё вы нас поучите, — пробормотала Софья, — а то некому!..
— Он в самом деле упал с высоты? — спросила Лючия.
Василий Васильевич кивнул.
— Когда? Ночью?
