— Какая им разница, есть ли в подкладке льняные и шерстяные нити, скрученные вместе? — спрашивал Ицикл.
— Это шатнез
[40], а Тора повелевает не носить шатнез, — отвечал ребе.
Ицикл продолжал спрашивать: почему так сказано в Торе? Ребе, вздохнув, ответил, что никто толком не знает истинной причины, по которой нельзя носить шатнез.
— Видите? Мой папа прав! — воскликнул Ицикл и после этого тоже перестал приходить в Старую синагогу.
Тогда старики снова отправились к матерям учеников. Старички шагали по снегу еще в калошах, хотя тяжелые зимние меховые шапки они уже сняли и носили еврейские картузы на вате с высокой плотной тульей и матерчатым козырьком. Старики осторожно ступали по забрызганному грязью булыжнику, по залитым водой тротуарам, и им казалось, что они слышат вокруг вопли разбежавшихся учеников. Тогда они останавливались и медленно оглядывались вокруг, но ничего не могли разглядеть из-за слепящих солнечных лучей. Серые, облезшие здания и неотштукатуренные кирпичные стены, залитые резким светом, мучили ослабевшие глаза стариков. Бодрые голоски доносились откуда-то, раздаваясь то ли близко, то ли далеко, как в тумане с противоположного берега реки. Тогда старички тащились дальше в поисках матерей своих учеников — в лавчонки, в подвальчики и к корзинам уличных торговок.
— Ваш Ицикл, не дай Бог, не заболел? — не без хитрости вопрошал меламед продавщицу чайниками так, будто ничего не случилось. Позволительно прикинуться придурковатым, чтобы не позорить человека и помочь ему раскаяться.
— Почему это вдруг заболел? Чтоб мои враги заболели! — обиженно ответила женщина.
Вокруг нее по-прежнему, как и зимой, стояли и висели глиняные горшки и жестяные ведра. Но на матери Ицикла больше не было тяжелого шерстяного платка. Она даже не стеснялась сидеть в присутствии ребе с непокрытыми волосами
[41]. Она кисло сказала, что ее мальчик не может ходить и в еврейскую светскую школу, и в Старую синагогу. Муж говорит, что две эти вещи не совмещаются. Как говорится, либо ангел, либо поп. Так говорит ее муж. Она полагается на Бога и верит, что попом ее сынок не станет. Но и раввином он не станет тоже. Это беднякам не по карману.
Мать Меирки в честь ребе вылезла из угольного подвала и оправдывалась перед ним, что она вдова, постоянно занята заботами о заработке, и ее сын воспитывается без отцовского присмотра. Он подражает своим уличным дружкам. Они больше не ходят в синагогу, и он тоже не ходит. Кроме того, она должна просить своего мальчика поднести какой-нибудь хозяйке то вязанку дров, то полведра угля. Сами женщины не хотят носить ее товар. Мать Меирки не переставала благодарить бесплатного меламеда за то доброе дело, которое он совершил, обучая ее сына еврейской науке. Однако закончила она точно так же, как и мать Ицикла, — что раввином ее Меирка не вырастет. Это не для бедной вдовы.
Сняв зимние полушубки и валенки, торговки фруктами выглядели моложе, их лица порозовели и посвежели. Они продавали товар ранней весны — большие, набухшие, заквашенные в ведрах яблоки.
— Моченые яблоки! Моченые яблоки! — бодро взывали торговки, и вокруг них толпились покупатели, главным образом мужчины. Покупатели ощущали аппетитный винный вкус еще до того, как их зубы вонзались в моченые яблоки, до того, как к ним прикасались их языки и небо. Они причмокивали, сосали губы и показывали пальцами, словно выбирая живую рыбу в бадье:
— Нет-нет. Не это яблоко, я имею в виду вон то!
Торговки проворно выхватывали из ведер квашеные яблоки, одновременно говоря старичкам из Старой синагоги, что благодарят дедушек за то, что зимой они пускали их мальчиков в синагогу погреться. Но теперь уже весна и погода хорошая. Они не могут запретить своим сыновьям бегать по улицам и шалить. Других радостей у бедных детей нет. Пусть себе играют, пока они еще так юны.
— И кроме того, — подводили итог торговки фруктами, — кроме того, у дедов есть свои собственные внуки да к тому же еще обеспеченные дети из богатых семей. Так пусть они занимаются изучением Торы со своими внуками и заслужат себе столько места в Грядущем мире, сколько захотят.
«Ты только послушай! Ведь именно на это жалуется пророк, говоря, что наши внуки не хотят изучать Тору», — думали деды, но ничего не говорили, а только благожелательно кивали, как слабоумные. После возвращения в Старую синагогу они больше не располагались вокруг печи и не беседовали между собой, как в те добрые времена, когда рядом с ними были их маленькие ученики. Каждый из стариков забрался назад в свой уголок у холодной стены, где он находился летом. Они тихо сидели за большими дубовыми стендерами, выглядывая в окна и стараясь думать о чем-то другом, например, о том, что до Пейсаха осталось от силы три недели. Так что уже самое время подумать о подряде на выпечку мацы с особыми строгостями и о заказе вина у хасида на четыре традиционных бокала.
6
Старцам из Старой синагоги было суждено столкнуться и с переживанием иного рода — со взрослыми людьми, изучающими Тору, с молодыми илуями
[42].
В то же время, когда мальчишки перестали приходить по вечерам, однажды утром в синагогу ворвался паренек лет семнадцати со свежими румяными щеками и с наморщенным лбом человека, постоянно занятого изучением Торы, под сдвинутой на затылок шапчонкой.
— Есть ли у вас в синагоге «Карти ве-палти»?
[43] — быстро спросил он одного из стариков.
Старичок то ли не расслышал, то ли не понял вопроса. Тогда молодой и возбужденный умник нетерпеливо воскликнул:
— Я имею в виду книгу «Карти ве-палти» реб Йоносла Эйбшюца, пражского раввина
[44]. Есть у вас эта книга? Мне в ней надо кое-что проверить.
Старик отыскал связку ключей и отпер один из шкафов. Подошли и другие старики и, задрав головы, смотрели, как молодой ученый, стоя на лестнице, переставляет книги с полки на полку.
— Тут есть множество сочинений старых и новых комментаторов, но «Карти ве-палти» тут нет, — паренек спрыгнул с лестницы и велел открыть второй книжный шкаф. Там стояли большое виленское издание Талмуда, переплетенное в черную кожу и зеленый холст, «Шулхан орух»
[45] с обложками, жесткими, как камень, и сочинения Рамбама в четырех частях с корешками с золотым тиснением. Он все-таки что-то там нашел, этот юный илуй, хотя и не то, что искал. Выбранные им книги юноша подавал с лестницы стоявшему внизу старичку, который протягивал вверх руки, как Моисей, получающий Тору на горе Синайской. Рядом с третьим книжным шкафом молодой ученый остался стоять на верхушке лестницы, погруженный в чтение какой-то книги в потрепанной обложке и с пожелтевшими страницами. Он глотал глазами страницу за страницей и вертел головой от восторга.
