Выговорившись, Ламберт подошел к портрету Мартина Козински и
снял покрывавшую его тонкую вуаль. В этот напряженный момент в глазах у многих
стояли слезы. В Чикагской юридической школе будет учреждена стипендия его
имени. Фирма берет на себя обязательства по обучению его детей. Семья его будет
пользоваться постоянной поддержкой. Бет прикусила нижнюю губу, однако рыдания
ее стали еще громче. Несгибаемые, закаленные профессионалы-юристы великой фирмы
Бендини нервно сглатывали и избегали поднимать друг на друга глаза. Только
Натан Лок хранил невозмутимое спокойствие. Уставившись в стену своими
проницательными глазами-лазерами, он не обращал на происходящее особого
внимания.
Затем наступил черед портрета Джо Ходжа. Подобная биография,
такая же стипендия, тот же фонд в пользу детей и семьи. Митч слышал, что за
четыре месяца до гибели Ходж застраховал свою жизнь на два миллиона долларов.
Когда речи закончились, Натан Лок, не привлекая ничьего
внимания, вышел. Окружив вдов, юристы выражали им искренние соболезнования и
сжимали их в своих дружеских объятиях. Митч знаком с женщинами не был, говорить
ему было нечего. Он подошел к стене и стал изучать портреты. Рядом с
изображением Козински и Ходжа висели еще три, поменьше, но тоже великолепно
выполненные. Внимание его привлекло женское лицо. На табличке из бронзы имя:
“Элис Наусс, 1948-1977”.
– Это была ошибка, – едва слышно сказал Эйвери, подойдя к
Митчу.
– Как это следует понимать? – спросил он.
– Типичная женщина-юрист. Пришла к нам из Гарварда,
закончила первой на курсе, но, будучи женщиной, несла на себе печать
первородного греха. Каждого мужчину она считала женоненавистником и смысл своей
жизни видела в борьбе с половой дискриминацией. Суперсука. Через полгода ее
здесь все возненавидели, но никак не могли избавиться. Два компаньона из-за нее
ушли на пенсию раньше, чем предполагали это сделать. Миллиган до сих пор винит
ее в своем сердечном припадке. Она была приставлена к нему.
– А юристом она была хорошим?
– Очень хорошим, но ее достоинствам было совершенно
невозможно воздать должное. Она по любому поводу демонстрировала свою
сварливость и вздорность.
– Что с ней случилось?
– Автомобильная катастрофа. В ее машину врезался какой-то
пьяный. Это было ужасно.
– Она была первой женщиной в фирме?
– Да, и последней, по крайней мере, до тех пор, пока нас не
принудят решением суда. Митч кивнул на соседний портрет.
– А это?
– Роберт Лэмм. Был моим другом. Учился в Атланте, он пришел
за три года до меня.
– Что произошло?
– Никто не знает. Он был страстным охотником. Как-то зимой
мы вместе охотились на лося в Вайоминге. В 1970-м он отправился пострелять в
Арканзас и там пропал. Его обнаружили через месяц в овраге, с дырой в голове.
Вскрытие показало, что пуля вошла в заднюю часть скулы и снесла почти все лицо.
Предполагают, что выстрел был произведен с большого расстояния из мощного
ружья. Похоже на несчастный случай, но точно никто не знает. Не представляю,
чтобы кто-то хотел убить Бобби Лэмма.
“Джон Микел, 1950 – 1984” было написано под последним
портретом.
– А что с ним? – прошептал Митч.
– Пожалуй, самый трагический случай. У него было не все в
порядке со здоровьем, сказывалось постоянное напряжение. Он много пил и уже
перешел на наркотики. Жена ушла от него, был безобразный развод. Фирма в шоке.
После десяти лет работы он начал бояться, что не станет компаньоном, выпивки
участились. Мы потратили целое состояние на лечение и психиатров, но ничто не
помогло. Он впал в депрессию, начал думать о самоубийстве. Написал на семи
страницах прощальное письмо и сунул дуло в рот.
– Это ужасно.
– Еще бы.
– Где его нашли?
Эйвери откашлялся, повел глазами по залу.
– В твоем кабинете.
– Что?!
– Да, но потом все было вычищено.
– Ты смеешься!
– Я говорю серьезно. Уже прошли годы, и кабинетом твоим
пользовались неоднократно. Все нормально. Митч потерял дар речи.
– Ты ведь не суеверен? – спросил Эйвери с неприятной
ухмылкой.
– Конечно, нет.
– Может, мне стоило сказать тебе об этом раньше, но мы
как-то не заговаривали на эту тему.
– Я могу поменять кабинет?
– Безусловно. Провались на экзамене, и мы переведем тебя к
младшему персоналу в подвал.
– Если я провалюсь, то только благодаря вам.
– Согласен, но ты же не провалишься, так?
– Если его сдавали до меня, то и я сдам.
С пяти до семи утра в доме Бендини было тихо и пустынно.
Натан Лок прибыл около шести, но сразу же прошел в свой кабинет и закрыл дверь.
В семь начали приходить сотрудники, стали слышны голоса. К половине восьмого
почти все были на местах, за исключением нескольких секретарш, а в восемь
кабинеты и залы были полны, кругом стоял привычный хаос. Сосредоточиться
становилось все труднее, отрывали от работы постоянно, телефоны звонили
непрерывно. В девять все юристы, младший персонал, клерки и секретарши сидели
за своими столами, или, по крайней мере, считались приступившими к работе.
На утро следующего после печальной церемонии дня Митч зашел
в зал библиотеки на первом этаже в поисках какого-то учебника, и вновь его
внимание привлекли пять портретов. Стоя перед ними, он вспоминал краткие
некрологи, услышанные от Эйвери. За пятнадцать лет пять погибших юристов. Эта
фирма – опасное место для работы. В блокноте он записал их имена и даты смерти.
Была половина шестого утра.
В коридоре послышалось какое-то движение, Митч резко
повернулся. В темноте стоял мистер Черные Глаза и смотрел на него.
– Что вы тут делаете? – требовательно спросил он. Митч
развернулся и заставил себя улыбнуться.
– Доброе утро. Получается так, что я здесь готовлюсь к
экзамену.
Лок перевел взгляд на портреты, затем – опять на Митча.
– Понятно. А что вы нашли интересного в них?
– Обыкновенное любопытство. Я вижу, в фирме случались и
трагедии.
– Все они уже мертвы. А трагедия произойдет, когда вы не
сдадите экзамен.
– Я рассчитываю сдать его.
