– Это все Кэппс, Митч. Сонни Кэппс. Именно он нанес мне этот
сердечный удар. Он позвонил в пятницу и заявил мне, что нашел для себя новую
фирму в Вашингтоне. Потребовал все свои бумаги. И это мой лучший клиент! В
прошлом году он заплатил фирме почти четыреста тысяч, это моя заслуга – я выбил
из него почти столько же, сколько он выплатил казне налогов. Расходы на юристов
его нисколько не смущают, но одна только мысль об уплате налогов приводит его в
бешенство. Я отказываюсь его понижать, Митч.
– В любом случае он не заслуживает того, чтобы из-за него
умирали. – Митч обвел глазами палату, рассчитывая увидеть электрокардиограф, но
палата оказалась совершенно пустой, аппаратуры не было никакой. Он уселся на
стоявший у стены единственный стул, ноги положил на край постели.
– Джин потребовала развода, знаешь?
– Да, я слышал об этом. Но ведь тут нет ничего страшного,
так?
– Я удивлен, как это она не додумалась до этого еще в
прошлом году. Я предложил ей неплохую сумму, лишь бы дело закончилось тихо.
Надеюсь, она примет ее. Мне вовсе не нужны никакие шумные процессы.
Кому они, интересно, нужны, подумал Митч.
– А что сказал Ламберт? – спросил он.
– Это был настоящий спектакль, право слово! За девятнадцать
лет работы я ни разу не видел, чтобы он терял над собой контроль. А вот тут не
выдержал, сорвался. Заявил мне, что я слишком много пью, что хожу по бабам и
черт знает что еще. Сказал, что я бросаю тень на репутацию фирмы. Предложил мне
обратиться к психиатру.
Говорил Эйвери медленно, как бы с трудом, голос его время от
времени слабел, прерывался. Во всем этом чувствовалась какая-то фальшь: иногда
он забывал о необходимости держать себя в узде, начинал говорить нормально. На
кровати он лежал вытянувшись, совершенно неподвижно, края простыни были
аккуратно подоткнуты со всех сторон. Цвет лица у Эйвери был на редкость
здоровый.
– Думаю, тебе действительно стоит поговорить со своим
психиатром. Даже, может, не с ним одним.
– Благодарю. Мне нужно погреться месяц на солнышке. Доктор
сказал, что меня выпустят отсюда через три-четыре дня, но что к работе я смогу
вернуться не раньше чем через два месяца. Это шестьдесят дней, Митч. Он твердо
заявил, что я ни при каких условиях и близко не должен подходить к фирме в
течение этих шестидесяти дней.
– Какое блаженство! Я тоже хочу заработать себе небольшой
удар.
– С твоими темпами он тебе гарантирован.
– Ты уже успел здесь заделаться врачом?
– Нет. Я просто испугался. Когда тебя вот так прижмет,
начинаешь задумываться над разными вещами. Сегодня я впервые в жизни подумал о
смерти. Когда человек не думает о смерти, он начинает меньше ценить жизнь.
– Наш разговор становится уж больно серьезным.
– Да, пожалуй. Как там Эбби?
– Все о’кей, я так надеюсь, по крайней мере. Мы с ней
давненько не виделись.
– Может, тебе было бы лучше съездить за ней и привезти
домой? И подумать наконец и о ней тоже. Шестьдесят часов в неделю – этого
вполне хватит, Митч. Бели ты будешь работать больше, то твоя семейная жизнь
пойдет ко всем чертям, да и сам ты раньше времени сойдешь в могилу. Она хочет
детей – так заведите их. Если бы я мог начать сначала!
– К черту, Эйвери! На какое число назначены твои похороны?
Тебе сорок четыре, у тебя случился сердечный удар. Ну так что? Пока еще ты не
превратился в растение.
В дверь просунулась голова санитара.
– Уже поздно, сэр. Вам пора уходить. Митч вскочил на ноги.
– Да, конечно. – Он похлопал Эйвери по ногам, направился к
двери. – Встретимся через пару дней.
– Спасибо за то, что пришел. Передай Эбби мой привет.
Кабина лифта была совершенно пуста. Митч нажал на кнопку
шестнадцатого этажа и уже через несколько секунд выходил из раздвинувшихся
дверей.
Сделав несколько шагов по коридору, он прошел к лестничной
клетке и бросился по ступенькам вверх. Оказавшись на восемнадцатом этаже, он
перевел дух, толкнул дверь и вышел в коридор. В глубине его, на изрядном
расстоянии от лифтового холла у стены стоял Рик Эклин, ждал и бормотал что-то в
трубку неработающего телефона-автомата. Увидев приближающегося Митча, он кивнул
ему, указывая рукой на небольшое помещение, в котором обычно сидели
взволнованные родственники больных. Сейчас в комнате стояла темнота. Там внутри
не было ничего, кроме двух рядов складывающихся кресел и телевизора, который не
работал. Единственным источником света служило небольшое окошечко в автомате по
продаже кока-колы. Рядом с автоматом сидел Тарранс и перелистывал какой-то
старый, потрепанный журнал. На нем был костюм из фланели, поперек лба –
трикотажная лента, поддерживающая волосы, темно-синие носки и белые парусиновые
туфли. Тарранс-спортсмен.
Митч уселся рядом, лицом к коридору.
– Ты чист. Они шли за тобой до стоянки, потом свалили. В
коридоре дежурит Эклин, где-то рядом – Лэйни. Не волнуйся.
– Какая изящная у тебя ленточка.
– Спасибо.
– Как я понимаю, до тебя дошло мое сообщение.
– Это и так ясно. А ты умник, Макдир. Сегодня после обеда
сижу у себя за столом, голова занята мыслями, ведь кроме фирмы Бендини есть еще
и другие дела. В том числе и у меня, ты это знаешь. И тут входит моя секретарша
и говорит, что звонит какая-то женщина, которая хочет побеседовать о человеке
по имени Марти Козински. Я подпрыгиваю в кресле, хватаю трубку, и, естественно,
это оказывается твоя, скажем, служащая. Говорит, что дело срочное, ну, так
говорят всегда. Хорошо, отвечаю, слушаю вас. Но нет, она в такие игры не
играет. Она заставляет меня бросить все дела и мчаться сломя голову в “Пибоди”,
в бар – как его там? “Малларда”? – чтобы сидеть и ждать там бог знает чего.
Прилетаю, сажусь, начинаю размышлять о том, какая это все глупость – ведь наши
телефоны чисты. Черт меня побери, Митч, но я знаю, что они не прослушиваются!
Мы можем смело по ним говорить! Сижу, пью кофе, и тут подходит бармен и
спрашивает, не моя ли фамилия Козински. Я ему в ответ: “А имя?” – так просто,
смеха ради, если уж мы начали этот спектакль, а? Он с удивлением на лице –
представляешь? – уточняет: “Марти Козински”. Я говорю: “Да, конечно, это я”, –
но каким же дураком, Митч, я себя чувствую. И после этого он сообщает мне, что
мне звонят. Подхожу к стойке и вновь слышу голос твоей служащей. У Толара,
пилите ли, сердечный приступ или нечто в этом роде. Ты придешь его навестить
около одиннадцати. Неплохо придумано.
– Не правда ли? Ведь сработало.
