В нашем доме через всю комнату была протянута выцветшая застиранная занавеска. Мы, дети, спали по одну сторону, мать — по другую. Каждую ночь до нас доносились звуки, которые заставляли краснеть и одновременно будоражили воображение, распаляли любопытство. Ворочаясь на полу, на общем матрасе, мы подолгу не могли уснуть, слыша сдавленные стоны матери и сиплое урчание мужчины…
Её мужьями, как правило, были сезонные рабочие, приехавшие в наш городок на заработки. Они чем-то походили друг на друга: прокопченные загаром, нелюдимые, злые. Их хмурые лица освещались неким подобием улыбки лишь тогда, когда в руках у них оказывался мате
[13]. Сила этого чудодейственного напитка была велика. Несколько глотков, и жизнь уже не казалась такой беспросветной. Глаза начинали глядеть веселей. С губ срывались пошловатые шуточки. А руки сами собой тянулись к женскому телу.
Я то и дело уворачивалась от потных похотливых ладоней, которые настигали меня всюду, иногда даже в присутствии матери, которая не обращала никакого внимания на все эти вольности. Её равнодушие, в котором сквозил оттенок лёгкой снисходительности, возмущало меня до глубины души. Однажды я не выдержала и выпалила ей, глядя в глаза: «Эти скоты меня лапают, а ты стоишь и смотришь, как ни в чём не бывало! Что ты за мать!». Она нахмурилась: «Что за вздор ты городишь, Джованна! Чтобы я этих глупостей больше не слышала!». Когда мать злилась, у неё начинали вздрагивать уголки губ, карие глаза темнели до черноты и подёргивались влажной дымкой. Я, опасаясь истерики, тотчас прекращала с ней любые препирательства.
Приступы у неё проходили бурно и начинались всякий раз неожиданно. Она могла часами кататься по полу, рыдать и биться головой о стены. В другой раз — униженно ползала на коленях, выпрашивая прощения непонятно за какие грехи. А однажды, разобидевшись на меня из-за какого-то пустяка, прокляла и пожелала смерти… Любые аргументы, любые уговоры были бессильны против её слёз. Поэтому как только на нашем небосклоне чудились грозовые раскаты, я замолкала, понимая, что моё утлое судёнышко не выдержит шторма.
Моя мать была непостижимым для меня существом. Милая, приветливая, услужливая — такой она была со всеми кроме нас, собственных детей. Мы редко слышали от неё доброе слово. Между нами существовала незримая дистанция, устранить которую мы и не помышляли. Для нас она была такой же незыблемой и устоявшейся, как затерянные в недрах Анд горные вершины с нахлобученными на мощные твердокаменные лбы величественными снежными шапками.
Вряд ли мать была такой бесчувственной от рождения. В уголках её большого, некогда пухлого рта залегли глубокие, чётко очерченные складки, свидетельствующие о склонности посмеяться. Но в её жизни было так мало причин для радости и так мало повода для шуток… А ведь когда-то она была молодой, полной сил. И её имя было чьей-то ночной грёзой.
Она родилась на побережье Рио-де-ла-Плата
[14]. Мутной жёлтой реки, скользившей вдоль непроходимых дебрей тропического леса, где к кронам деревьев, опустившихся под тяжестью сплетенных причудливой сетью ветвей, приникли гибкие стволы лиан. Тихие, заболоченные заводи средь вечнозелёного полумрака. Приторный запах гнили и орхидей. Влажная одуряющая духота.
Чтобы выжить в таком месте, нужно уподобиться глине — мягкой и податливой, готовой в любой момент распасться на мириады частиц и безвозвратно кануть в илистых водах Рио-де-ла-Плата вместе с трухой пальм, отживших свой век, и гниющими трупами диких животных. Твёрдость духа и сила воли в таком краю как этот — непозволительная роскошь. Здесь вода не просто точит камень. Она его растворяет, подобно ненасытному гигантскому языку, лижущему кусок сахара.
Таким куском сахара и была моя мать: издали — твердыня, на деле — застывшая сладкая водичка. Его продают в любой бакалейной лавке на развес и едят с чаем вприкуску. Вместо конфет…
Чай и сахар. Главные богатства этой местности. Зелёное и белое золото Южной Америки. Как непринуждённо и беззаботно прихлёбывают чаёк кумушки всего мира, сидя в воскресный день на террасе. Сплетничают. Болтают о разных пустяках: выкройках, приступах мигрени, подгоревшей шарлотке… Скатерть с кистями, расписные чашки, вазочка с печеньем и варенье в розетке. Тихо, буднично, по-мещански скучно…
Когда передо мной оказывается чашка чая, я невольно представляю грязную речную пристань, пароход, до отказа нагруженный людьми и узлами с их пожитками, и мою мать — маленькую девочку в коротком платьице, перешитом из старой юбки, чьи крошечные ножки едва поспевают за идущими по трапу родителями. Никто не держит её за руку — отец и мать несут тюки с вещами, поэтому она, боясь потеряться в толпе, бежит вприпрыжку.
…Я слежу за тающим ароматным облаком, скользящим по запотевшим стенкам чашки, и мои мысли ползут вслед за ним в далёкое прошлое.
…Тогда все искали лучшей жизни. Уезжали из голодных аргентинских провинций на заработки в Альто-Парану
[15]. «Благодатная земля, — говорили вербовщики рабочей силы, не скупясь на словесную патоку. — Можно подзаработать, скопить деньжат. А там: хочешь — дом строй, хочешь — лавку открывай, закупай товар, торгуй».
Лавка, дом… О такой роскоши будущие пеоны
[16] и не мечтали. Хоть бы поесть досыта… Но рассказы о безбедной жизни кружили головы, и люди ехали в Альто-Парану целыми семьями. Среди них были и мои дед с бабкой — Джакомо и Донателла Антонелли — юные, полные надежд…
В своё время в поисках лучшей доли они вот также покинули родную Италию… Безродные, безвестные бедняки из маленькой захудалой деревушки Романьяно-аль-Монте
[17], трудившиеся на своей родине за одну лиру в день, которой едва хватало на миску жидкой поленты
[18], они искренне надеялись, что за океаном им повезёт… Но Серебряная земля
[19] не захотела поделиться с ними своим добром… В награду за трудолюбие мои предки не получили ничего, кроме враждебного отношения со стороны местных, считавших, что «проклятые макаронники отнимают у них кусок хлеба»… И тогда они решили попытать счастья в Парагвае…
Что знали мои дед с бабкой про дикие заросли йербы
[20] в верховьях реки Параны
[21], когда вместе с другими нанялись в работники? «Чудное райское место… Работы на всех хватит. Через год — полные карманы денег»… В местечке на побережье реки Рио-де-ла-Плата, где они попытались осесть по приезде из Италии, кроме жизни впроголодь, перспектив не предвиделось, а рассказы о баснословных заработках на заготовках парагвайского чая были так заманчивы…
