Это пугало и смешило одновременно.
— Никогда, Черных! — вопила я, пятясь от него и пытаясь отцепить его руки так, чтобы он при этом не грохнулся. На плохо освещённой набережной собралось много людей, и упавшего попросту бы затоптали.
Подошёл знакомый парень, и, перевалив на него судьбу нетрезвого поэта, я незаметно отступила в толпу. Избежать других нетрезвых поэтов на этой маленькой площадке было трудно, поэтому встрече с Олегом я обрадовалась. Он хотя бы был выглядел трезвым. Мы познакомились ещё в Москве, а за время фестиваля успели напиться в общей компании. В тот вечер он сидел напротив, не сводя с меня тёмного сильно косящего взгляда. Это вызывало страх и непонятную радость. Олег был некрасив, но обаятелен. На фестиваль он попал, как и я, случайно — поехал за компанию с другом. В Москве остались жена и сын.
— Как твои дела?
Я ответ я вывалила все свои жалобы на всех поэтов мира. Он улыбнулся ласково, обнял меня за плечи и без тени сомнения заявил:
— Влюбиться тебе надо.
— Надо.
Он предложил сходить с ним за коньяком, и я согласилась. В ближнем магазине уже разобрали весь алкоголь, и мы отправились в дальний. На обратном пути решили посидеть у моря. Но участки набережной были давным-давно раскуплены местными отелями и кафешками, огородились заборами, и обзавелись охраной. Отчаявшись найти свободную зону, мы решили попросить охранников пустить нас на чужую территорию. Те запросили баснословную сумму и, понизив голос, сообщили, что можно будет взять лежак, а там уж, как нам заблагорассудится — «хоть лёжа, хоть сидя, хоть на корточках». Я не поняла, а Олег, смеясь, ответил:
— Спасибо, нам есть где. Нам бы к морю…
Сторговались в полцены.
Мы сидели на лежаке возле бушующего моря и пили коньяк. Был ветер, волны с силой бросались на берег. Темнота над морем была такой плотной, что хотелось её пощупать, а далёкий горный массив казался детской аппликацией, наклеенной на небо. За спиной я услышала щёлканье зажигалки, оглянулась и только по огоньку сигареты заметила засевшего под тентом стража порядка.
— Чего это с ним? — шёпотом спросила я у Олега.
Он засмеялся:
— Разврата ждёт!
И тут же, почти не меняя интонации:
— Вы с Африканом давно вместе?
Мне всегда казалось, что фраза «мы просто друзья» вызывает у собеседника недоумение и подозрения в сектантстве. Поэтому я ответила:
— Давно… Но мы просто друзья!
Олег обнял меня за плечи, и мы продолжили смотреть на море.
На обратном пути я зашла в кабинку для переодевания — выпито было много, и мне очень хотелось использовать кабинку не по назначению. Внутри, на гальке, лежало что-то чёрное, величиной со шляпу и пыхтело. Я вылетела оттуда пулей.
— Там что-то шевелится!
Олег хмыкнул, бросил сигарету и пошёл смотреть. Было неловко за свой страх, и я пошла за ним. Он на минуту скрылся в кабинке и вышел из неё, неся в ладонях ежа. Настоящего живого ежа. С иголками дыбом. Я философски подумала: «Хорошо, присесть не успела…»
— Хочешь подержать? Да не так, уколешься. Под живот бери.
Ёж пыхтел всё громче, мы ему не нравились, и, пока я решалась взять его в руки, он цапнул Олега за палец. Олег ойкнул, и быстро опустил животное на холодную гальку. Ёж постоял, опомнился и медленно пополз прочь от нас.
— Больно?
— Больно.
— Давай, поцелую, и всё пройдёт.
— Ну, поцелуй, — засмеялся он и погладил меня по щеке.
Мы долго целовались у моря. Я спиной чувствовала нетерпеливые взгляды охранников. В туалет хотелось всё сильнее. Пора было уходить.
На набережную вышли в обнимку. Литературное веселье к тому времени закончилось, толпа расплылась по отелям и кафешкам, из которых оглушающе била музыка. Вылетев из чайханы, песня врезалась в другую, вылетевшую из чебуречной, и вдвоём они накатывали на третью, плеснувшую из ночного бара. Мы прошли сквозь эту какофонию и повернули на тихую улочку — прочь от моря.
Два оставшихся дня мы провели в его номере.
Утром позвонил Африкан. Его сарказм послышался даже в привычной мелодии звонка. А когда я взяла трубку, на меня вылились ушат иронии и ведро издёвки.
— Ты мне сразу скажи, кто тебя нынче утром кормит? Если я, то дуй на набережную.
— Эээ… — неловко захихикала я.
— Понятно. В общем, надумаешь вылезти из постели, позвонишь. С удовольствием послушаю про твои приключения.
Я нажала «отбой» и залезла обратно — под мышку к Олегу.
— Дай сигарету.
Он протянул пачку. Потом заглянул в неё и подытожил:
— Было в пачке три сигареты, а стало две…
— Итого — пять, — посчитала я.
Олег фыркнул, вытащил руку из-под моей головы и спросил:
— Хочешь есть?
Я помотала головой.
— А я хочу.
Снял с живота пепельницу, как мячик, спрыгнул с кровати и голышом пошёл к холодильнику. В его фигуре было нечем любоваться, но я смотрела блаженными глазами. Потом зажмурилась и, что было сил, обняла подушку, на которой он лежал.
— Ух ты! Гляди, что я нашёл!
Я открыла глаза. Лицо его выражало детское счастье. Одной рукой он придерживал дверцу холодильника, другой, ликующе воздетой, сжимал палку сырокопчёной колбасы. Впечатлившись размерами колбасы, я невольно опустила глаза ниже и захохотала, как бешеная.
— Будешь? — обрадовался он.
— Нет! — я не могла остановить смех. — Я уж как-нибудь так…
Двусмысленности ситуации Олег не оценил.
К вечеру он задал неожиданный вопрос:
— А что мы с тобой со всем этим будем делать в Москве?
Я подумала, облизнула потрёпанные об его щетину губы и ответила:
— Я-то что? Ты женатый человек. Как скажешь, так и сделаем.
Он повернул ко мне удивлённое лицо и долго меня рассматривал.
— Но мне-то трудно будет без тебя.
И вот тогда я влюбилась окончательно.
Видавший виды Африкан оценил масштаб трагедии, едва узрев мои изумлённые глаза и жалкую улыбку на опухших губах.
— Ууу… Пропала наша девонька…
Я кивнула и начала собирать вещи. Африкан долго испытующе смотрел на меня и, наконец, не выдержал молчания:
— Неужто так хорош? По виду-то не скажешь.
— Знаешь… — ответила я. — Кажется, не в этом дело.
— Ну-ну… Косенький-то косенький, а какую деваху приманил!.. Виноград к себе положи. Африкан вчера на рынок сходил, фруктов купил, лишь бы солнышко наше улыбалось, — он говорил со мной, как с малым дитём, чуть ли не по складам. — А солнышко знай себе по мужикам шляется, домой подолу не кажет, слава богу, хоть отъезд не проспала.
