Я сажусь за стол, опираюсь щекой на руку и в полудрёме пытаюсь процедить кофе сквозь салфетку. Дима хохочет, глядя на меня.
На сегодня назначен переезд. Нижний лагерь отодвигается в сторону — туда, где раньше стояли военные и нашисты, — чуть ли не на километр от нашей прежней стоянки. Официально, это сделано для полного отделения от верхнего лагеря, — чтоб не путались вода, продукты, гуманитарка и люди. Я не вижу смысла в беготне, мне хочется одного — работы. Приходят начальник верхнего лагеря и доктор Рома, пытаются доказать очевидную глупость переезда, но бесполезно.
Доктора Рому я побаиваюсь — он суров и язвителен. Но мне его жаль: наши волонтёры — постоянные посетители медпункта, пол-лагеря ходит в бинтах. VIP-статусом наделена Мила — она досталась нам в наследство от съехавших националистов (были там и такие) и регулярно лечит то ногу, то руку, то глаза, то обморок. Я ни разу не видела её за работой, но уезжать в Москву она категорически отказывается. Ещё есть чернявый Дима с тепловым ударом. Луиза, у которой периодически шалят то ли сосуды, то ли сердце. Наконец, Дима-костыляшка. Всем им нужна помощь, и Роме наверняка придётся бегать туда-сюда.
— Их к вам доставлять будут, — смеётся Костыляшка. — На мотоцикл посадят — и вперёд. А мы с Луизой вообще сегодня уезжаем.
Я хватаю первое, что попадается на глаза — тяжёлую громоздкую коробку — и почти бегу к новой стоянке. Там разбирает вещи мотоволонтёр Лёха. Он не оставляет попыток затащить меня в палатку, а мне приятно его упорство. Я улыбаюсь ему, но он отворачивается.
Уезжают они в Туапсе на реабилитацию — кто-то сумел пробить такую штуку для крымских волонтёров. Дима долго мечтает, как будет гулять по набережной под локоток с Луизой — и в шляпе. Я представляю, как Дима на костылях ведёт Луизу под руку — и хмыкаю. Луиза очень красивая и странная. Даже в самую жару она продолжает ходить в джинсах и тёплой рубашке, разговаривает с улыбкой, но редко и отрывисто — будто смущаясь. И почти не снимает солнцезащитных очков.
До полудня мы таскаем коробки с вещами, как трудолюбивые муравьи. Дорога не протоптана, я постоянно натыкаюсь на колючки и загоняю в ноги занозы пересохшей твёрдой травой.
Возвращаясь, мы с Дольче и Габбаной оглушительно красиво поём «Вальс-бостон», и все любуются нами.
— Вот я вам какой голосище нашёл! — хвалится Дима. — Будет петь по вечерам.
— А в лагерь вы вернётесь?
— Вряд ли, — отвечает он. — Оттуда, скорее всего, в Москву.
Лотте надоело метаться по городу, и она просит взять её с собой на муляку. Состав бригады меняется: Таня с Дианой уходят на другой объект, чернявый Дима болеет, Алексей берёт на себя роль повара. Надо сказать, вовремя, ибо к тому моменту нам уже в печёнках сидит детское питание, на которое перешёл лагерь после отъезда повара Алёны.
Да, детское питание. Мы с Лоттой разбирали и сортировали коробки со смесями, кашками и пюрешками — по возрасту и названию. Сухим смесям вряд ли что грозило, а вот мясные баночки уже было опасно давать детям — на солнцепёке (хоть и в шатре) они пролежали больше недели. И мы перевели «Тём» и «Агуш» в лагерную продуктовую корзину. Мы ели их на завтрак, обед и ужин. Мы кормили ими прижившихся в лагере котят. Мы брали их с собой на муляку. Мы даже в поезд прихватили по баночке.
В Москве, прогуливаясь по супермаркету, я наткнулась на стенд с детским питанием и неожиданно разревелась. Проходившие мимо люди глядели на меня с опаской и сочувствием.
Машин в тот день нет, нам приходится идти на маршрутку. Оглядываюсь: Дима машет и показывает язык. Заросший бородой, синеглазый и одноногий, издали он похож на благородного пирата. Я смеюсь и отвечаю тем же. Нет сил отвернуться, и некоторое время я шагаю задом наперёд.
— Лотта, поедемте в Анапу дня на три?
До Анапы чуть больше пятидесяти километров, и там живёт наша общая подруга.
— Поедемте, — Лотта глядит с пониманием.
— Сегодня же!
— Не печальтесь, Дарья, — отвечает мне Лотта. — Ведь будет же в Москве какая-нибудь общая встреча. Ещё увидитесь.
— Бросьте… — говорю я хмуро.
Подвал в тот день дочищаем быстро и без песен. Татьяны Ивановны дома нет — её не отпустили с работы, у Ани закончился отпуск, но она взяла больничный и с утра отмывает вещи из подвала. От воды газон раскис, а земля в подвале за ночь, наоборот, подсохла.
— Муляка — это местное слово. Не просто ил, а что-то вроде осадка. Вот в вине осадок — он тоже мулякой называется.
— Всё, — шутим мы, — переходим на водку!
В середине дня расстаёмся: бригада отправляется на новый объект, а мы с Лоттой — на автовокзал. На прощание мальчики пытаются скормить нам собственный обед, и мы еле убеждаем их этого не делать — нас покормят в лагере, а им ещё работать.
Автовокзал находится в низине, вплотную к реке Адагум. Внутри — покалеченные сидушки, сваленные у стенки, разломанная раковина в боковой комнатке, разбитые окна. После солнечной улицы хрустящие ломтики муляки в темноте кажутся мне брусчаткой. Кассир сидит в уличной будке, похожей на продуктовый ларёк. Мы берём билеты на вечер и возвращаемся в лагерь — укладывать вещи и собирать палатку.
Там пусто и скучно.
Спальники относим в верхний лагерь, возле склада из наших рук их перехватывает доктор Рома.
— Извини, — говорит он мне, — я тебя за грудь задел.
— Нет, — отвечаю, — это был живот.
— Чёрт, — показательно огорчается Рома. — Промахнулся!
«Вот, — думаю, — и нашему суровому Айболиту напекло».
Билеты в Москву у нас на вечер шестого августа из Крымска, поэтому большую часть вещей мы оставляем в лагере. Мы складываем их в огромный чёрный пакет и приклеиваем надпись «Личные вещи» — чтоб не увезли кому-нибудь в качестве гуманитарки.
Мы едем на море. Мы мечтаем, как вычистим грязь из-под ногтей, выровняем «волонтёрский» загар, впервые за десять дней расчешем волосы и потрём пятки пемзой. Мы будем спать на кроватях и есть домашнюю еду.
«И гадить сидя!» — торжествует кто-то в моей голове. Ну, да, и это тоже.
Отъезд
Три дня спустя перед нами разорённое гнездо и масса информации.
На входе в лагерь нас встречает Сергей — он из тех, кто вернулся из Москвы в день нашего отъезда в Анапу, мы не знакомы, но всё равно радуемся друг другу, как родные.
В автобусе мы не выспались и в шесть утра ещё имеем возможность уснуть — на улице прохладно, но Сергей рассказывает нам события прошедших дней, и мы не в силах уйти.
В лагерь привозили барана, но поскольку никто не решался его зарезать, пришлось вернуть животное хозяину. По слухам, через некоторое время баран вернулся в виде жаркого.
Ещё был надувной бассейн, в котором все купались, из-за нехватки воды его пришлось сдуть.
