Он выглянул в окно. Старый сад, разросшийся и сильно запущенный, совсем не изменился с тех пор, как он еще мальчишкой играл здесь в индейцев и рвал зеленые яблоки.
Александр от души, с хрустом потянулся и пошел умываться. Сегодня такой торжественный день… Вот уже две недели они жили в имении, и все это время только и разговоров было, что о предстоящей свадьбе.
Конни с маменькой и сестрами о чем-то шушукались, затворившись в дальней комнате, шуршали какими-то материями, вынутыми из сундуков, и Александра, стоило ему лишь сунуться туда, выпроваживали со словами:
— Иди, иди! Нельзя жениху свадебное платье видеть. Примета плохая.
Он только вздыхал и покорно отправлялся бродить по окрестностям, как, бывало, ходил еще гимназистом. Радостно было узнавать знакомые тропы в лесу, где, кажется, он узнавал каждое дерево, как старого, давно покинутого друга… Только в Чуриловский овраг Александр не наведывался больше. Не хотелось почему-то — и все тут!
И в деревню он тоже не ходил. Тягостно было появляться там, среди замученных непосильной работой баб, подростков, ребятишек с раздутыми от голода животами, и чувствовать у себя за спиной неприязненные взгляды.
И вправду — трудно жила деревня. Всех мужиков давно угнали на фронт, а если кто и вернулся — то калекой, как Гришка, с которым когда-то они ездили в ночное и пекли картошку в костре. Без руки — ни пахать, ни сеять… Не мужик, а лишний рот в доме! Теперь последние копейки он оставлял в кабаке и вечно ходил пьяный, лохматый и злой. Увидев как-то Александра, он не поздоровался, нарочно отвернулся.
— Барам везде хорошо, хоть на войне, хоть где, — ворчал он, — офицеры там кофий пьют, а нам хлеб такой давали — хоть об землю бей, да шти с гнилой рыбой!
От этой встречи в душе остался нехороший, мутный осадок. Но сейчас думать о плохом не хотелось. Ведь сегодня — особенный день, может быть, самый важный в жизни… Они с Конни так долго ждали его! Александр немного робел, он даже не представлял себе, что значит — быть женатым, семейным человеком. Начнется ли после этого другая жизнь? Или просто появится кольцо на пальце и они с Конни будут спать в одной комнате, а не в разных?
Он еще умывался у рукомойника, плеща в лицо ледяной водой, когда маменька тихонько постучала в дверь:
— Саша… Саша, ты не спишь? Время в церковь идти! Собирайся.
Через несколько минут Александр вышел на веранду, одетый в довоенную еще пиджачную пару — единственный свой штатский костюм — и пытаясь справиться с непокорным галстуком, который, хоть убей, не желал завязываться как надо.
— Никак не могу вспомнить, как вязать этот узел! — крикнул он и тут же осекся, потому что увидел Конни.
Она стояла, улыбаясь, с букетом цветов в руках, темные локоны выбивались из-под фаты, и Александр позабыл обо всем на свете — так она была хороша в чем-то белом, кружевном, струящемся… Из такого, наверное, шьют крылья ангелов!
Путь до маленькой деревенской церкви был недолгим. Конни шла под руку с отцом, не поднимая глаз, и на лице у нее появилось выражение как у маленькой девочки, когда строгая гувернантка впервые ведет ее в гимназию. Илларион Петрович ужасно скучал и томился в деревне, рвался обратно в город, но сейчас и он был преисполнен торжественности.
Старенький священник, отец Аполлинарий, уже ждал их. Казалось, что он и сам рад венчать молодых, а не служить бесконечные панихиды по убиенным. Совершая обряд, он многократно упомянул о чреве, рождении и обильном многоплодии. Александр и Конни стояли, взявшись за руки, трижды обходили вокруг алтаря, покорно отпивали по очереди кислое тепловатое вино из чаши… Сестренки Катя и Оля, наряженные по случаю венчания в новые платья, держали венцы у них над головами.
— Венчается раба Божья Конкордия рабу Божьему Александру…
Александр сильнее сжал тонкие пальчики Конни. Почему-то его не оставляло странное чувство, что настоящая свадьба была там, в Крыму, на берегу Черного моря, когда где-то далеко уже началась война — а они еще не знали об этом, доживая последний день мирной жизни.
Но когда они выходили из церкви под звон колоколов, уже под руку, как супруги, он почувствовал, как в душе его растет что-то светлое и радостное, такое огромное — больше всего мира…
«„Да не разлучат люди того, что соединил Бог…“ Эти слова я буду вспоминать потом в самые тяжелые, самые страшные времена. И я верю, верю по сию пору, что в тот день наши души слились воедино — и никому не дано будет разлучить нас.
Потому что души — бессмертны».
Максим вспомнил тот день, когда они с Верочкой наконец-то решили официально оформить свои отношения. Почти год прошел с тех пор, как он сделал ей предложение, но как-то все не до того было…
Честно говоря, визит в любые официальные органы представлялся ему тягостной повинностью. Ну какой может быть праздник, когда надо сначала отстоять длиннейшую очередь, чтобы подать заявление (а рядом стоит такая же — на развод), потом заполнить дурацкую анкету, словно не жениться собираешься, а в партию вступать, еще оплатить госпошлину в сберкассе и опять вернуться, а потом равнодушная чиновница подошьет документы в папку и буркнет отрывисто, когда регистрация.
Через месяц, стоя в парадном зале районного ЗАГСа перед дородной тетенькой в лиловом бархатном платье, с тяжелой цепью на шее, Максим испытал странное чувство дежавю, словно когда-то уже участвовал в подобном обряде. Но только почему-то вся процедура, вроде бы знаменующая радостное для каждого человека событие, вызвала у него приступ страха. Хорошо еще, что Верочка не нацепила эту дурацкую «униформу» всех невест — белое платье шириной с клумбу и занавеску на голову. За окнами стоял томительно жаркий летний день, и платье на ней было светлое, легкое, так что сама Верочка стала похожа на полевой цветок, и от этого было немного легче.
Сияя улыбкой, регистраторша выплыла перед ними. Видимо, она привыкла ощущать себя самым значительным лицом церемонии, кем-то вроде священнослужителя, проводящего обряд соединения любящих сердец, и была совершенно уверена, что без ее напутствия этим сердцам никак не обойтись.
— Дорогие Максим и Вера! Сегодня у вас торжественный день — вы вступаете в законный брак.
Максим уже настроился достойно пережить эту тягостную процедуру — ведь все равно придется! — но в этот момент куда-то под сердце подкатил противный холодок. Эти (или подобные этим) слова он как будто уже слышал…
— Является ли ваше решение свободным и добровольным? — вопрошала тетенька.
Максим почувствовал, как напряжение нарастает. Холодная струйка пота потекла по спине, нечем стало дышать, хотелось сорвать с себя галстук-удавку и выйти поскорее на свежий воздух. Да, да, черт возьми! Только кончайте поскорее!
— В знак верности и любви прошу вас обменяться кольцами.
Он торопливо, неловко надел Верочке на палец гладкое колечко, купленное накануне.
