«Индиан» вернулся на свою полосу движения, притормаживая. Справа узкой полосой светлела неровная дорога. Как и говорила Шанита, она была усыпана щебнем, и сразу за ней начиналось бескрайнее поле. Мотоцикл мигнул правым поворотником и осторожно съехал на тропу. Щебенка захрустела под широкими покрышками «Индиана».
— Куда мы едем? — глухо спросил Золотарев.
Шанита хихикнула:
— Наконец-то первый дельный вопрос. Только постановка немного неверная. Куда я еду, так будет правильней. Ты уже ничего не решаешь, доктор Айболит. Свой ресурс ты выработал. А я еду на операцию. Только теперь роли поменялись. Я врач, ты — больной. Причем безнадежный больной.
Евгений хрипло закашлялся.
— Так, ладно. Значит, этот парень Слава — твой друг?
— Ты слышал первую серию фильма, — напомнила Шанита. — Не строй из себя идиота. Уж что-что, а мозги у тебя есть.
— Может, мы договоримся? — вкрадчивым голосом предложил Золотарев. — Я готов выплатить компенсацию. У меня мобильный банк. Назови мне номер своей карты, и через минуту я переведу на твой счет деньги. Как насчет, скажем, десяти тысяч долларов?
Шанита рассмеялась, и он осекся, умолкнув.
— Договоримся? Твоя подруга, которую ты с таким нетерпением сегодня ждал, тоже мне предлагала договориться, — отсмеявшись, сказала она. — Это ведь я тебе прислала сообщение с ее телефона.
— Ты врешь, — не поверил Евгений.
— Нет, это правда. Хорошенькая девочка. Правда, глупая, как пробка.
— Что ты с ней сделала?
Шанита снова засмеялась, и от этого мертвого, лязгающего смеха, напоминающего скрежет мятых труб по асфальту, у Золотарева по коже пошел мороз.
— Тебе будет неприятно узнать подробности нашей встречи, — сказала она.
— Ладно, — сдался Евгений. — Не хочешь отступных — звони в полицию. Пусть все будет по закону. Не забывай, что за самосуд тоже придется ответить. Убьешь меня — сама сядешь, и не на один год.
— Обращаться в полицию нет смысла. Прошли все сроки давности, я знакома с уголовным кодексом, — ухмыльнулась Шанита. — Тебе ничего не сделают, в худшем случае только пальчиком погрозят. Проблема в том, что о твоем преступлении знаем только мы с тобой. Кстати, почему ты не спрашиваешь, как я узнала о том, что ты сделал?
Золотарев угрюмо молчал, и она вновь заговорила, не дожидаясь ответа:
— Дарья Фолина, твоя помощница, санитарка. Которую ты трахал и платил деньги за информацию о будущих донорах. К слову, она тебе ассистировала на той самой операции.
— Она умерла, — отозвался Евгений. — Покончила с собой. Оставь ее в покое.
— Я знаю, она вскрыла себе вены, — кивнула Шанита. — Приоткрою тебе тайну — мне пришлось помочь ей в этом непростом решении. А перед смертью она мне рассказала много интересного. Когда к глазам человека подносят спицу, он становится весьма разговорчивым.
— Ты спятила, — дрогнувшим голосом проговорил Золотарев. — Я не верю тебе.
— Да мне плевать, во что ты веришь, — весело сказала она.
— Давай остановимся и поговорим нормально.
— Знаешь, что у меня в рюкзаке? — тихо спросила Шанита, даже не обратив внимания на предложение Евгения. — В мыльнице лежат пальцы ног твоей подружки, все десять штук. Из них можно сделать бусы или браслет. А в пластиковой бутылке со спиртом — язык, нос и уши. Кстати, в ушах даже остались ее сережки. Я просто забыла их вынуть. Вообще-то я планировала срезать с лица Нади кожу, но она постоянно рвалась, и я бросила это дело, только в крови перепачкалась. Но знаешь, что самое удивительное? Она еще жива. Лежит у меня в ванной, связанная и истекающая кровью. Ты ведь примерно то же самое намеревался сделать с ней сегодня ночью на даче? Вместе со своими приятелями-садистами?!
— Хватит! — завизжал Евгений, и байк снова опасно завилял, словно полностью разделяя нервное состояние своего хозяина. — Ничего этого не было! Ты специально придумала, сумасшедшая сука!!
Шанита осторожно просунула красный от крови нож между шлемом и воротником косухи Евгения. Когда острое лезвие коснулось шеи, он отрывисто вздохнул.
— Что ты чувствуешь? — шепотом проговорила она. — Что ты чувствуешь, когда от смерти тебя отделяет всего пара миллиметров? Пара миллиметров и доли секунды?
— Не надо, — всхлипнул Золотарев. — Убери нож. Прошу тебя. Я все сделаю.
— Нет. Это я все сделаю, — ласково поправила его Шанита. — У меня с собой набор скальпелей. Еще я взяла кусачки и молоток. Еще есть терка, совсем новая. Знаешь, что за несколько минут человеку можно содрать лицо? У меня есть перчатки, так что я справлюсь. А, про паяльную лампу забыла. Мы не должны допустить лишнюю кровопотерю. Так, Айболит? Ведь так тебя принято называть среди таких же психов?! Куда ты сегодня навострил лыжи?!
Она услышала, как Евгений снова издал хлюпающий звук.
Гравийка закончилась, и теперь мотоцикл медленно катился по бетонным плитам. Из-за неровных стыков байк постоянно подскакивал, и Шанита убрала нож. Рука могла дрогнуть на ухабах, а в ее планы не входило ранение хирурга в шею — оно могло бы оказаться фатальным.
— Да. Такие дела, дядя Женя, — с печалью промолвила она. — Я знаю о тебе все. Сегодня вечером тебе был нужен биоматериал для извращенской вечеринки. Но твоя подруга сошла с дистанции, и взамен ее появилась я. Ты быстро сообразил, что вместо Нади вполне могу подойти и я. Действительно, какая разница, кому высверливать влагалище, твоей подружке или мне?
— Пожалуйста…
— Сегодня вечером ты сдохнешь в мучениях, — оборвала его Шанита. — Помнишь, как сказали в каком-то ужастике? «И о твоих муках даже в аду будут слагать легенды…»
Свет от каплеобразной фары «Индиана» ярко-желтым ланцетом рассекал пелену сгущавшихся сумерек. Впереди снова замаячил лес, ощетинившийся громадными елями, — черный, молчаливо-угрюмый, от которого даже за сотни метров сквозило холодом и тревогой.
Вскоре бетонные плиты закончились, и теперь мотоцикл мягко катил по лесной дороге.
— Шанита, — жалобно пискнул Золотарев, тут же почувствовав, как лезвие царапнуло беззащитную шею.
— Тссс, дядя Женя. Просто смотри вперед, — сказала она и безжизненно улыбнулась.
* * *
В то время как «Индиан» все дальше и дальше углублялся в лесные дебри, кутеж в придорожном кафе, из которого уже почти три часа не вылазила троица, продолжался.
— … и это… там, в общем, две мокрощелки было, Тани-Мани всякие, я их погонял уже и не помню… Потом прикандыбал Митрич с двумя коробками шмали, и мы еще раскумарились в придачу…
Голос Паши напоминал густую липкую патоку, она лениво сочилась и растекалась в пространстве, заполняя каждый квадратный сантиметр душного бара, и толстяк вымученно скрипнул зубами.
