Кабанов начал спускаться, но тут же замер, вспомнив, что стоит в одних трусах. Быстро вернулся в спальню, нащупал тренировочные штаны и майку, впопыхах оделся и пошел вниз. К этому времени речь была русской и четко различимой. А еще до боли знакомой. Невозможно, но говорил отец! Или кто-то, чей голос был так похож на отцовский.
* * *
Алексей не знал, как здесь очутился. Он будто знал, где искать цыган. Он почему-то не поехал к оседлым, а вышел именно на этих, кочевых. Он даже место это не мог узнать. Может быть, рынок? Полуразрушенный бетонный забор с ржавыми откатными воротами огораживал площадь гектара два, не меньше. По правую сторону располагались два больших гаражных бокса. Когда Алексей подошел ближе, он увидел, что внутри нет ни одной машины. Вдоль стен стояли мешки, а посередине были кучи зерна.
Цыгане расположились между боксами и двухэтажным длинным зданием, первый этаж которого занимали магазины. На первый взгляд, табор был немногочисленным, но когда Алексей обошел белый с ржавыми выбоинами «Фольксваген Транспортер», понял, что здесь была почти деревня. Цыганское поселение. Только вместо лошадиного ржания клаксон, а вместо кибиток — металлические фургоны.
Что делать и куда идти, Страхов не знал. Он просто встал у одного из фургонов и попытался привлечь к себе внимание. Тщетно. У свободолюбивого народа были свои дела, и плевать они хотели на чужака. Тем более что он не представлял для них никакой угрозы. Ближе всего к нему стояли три подростка, следившие, как два цыгана постарше ковырялись под капотом «девятки». Один из них разогнулся и посмотрел на Алексея. Два черных глаза буравили и заставляли нервничать. Цыган вытер руки засаленной тряпкой, бросил ее к ногам и направился к Страхову.
— Иди за мной, — строго сказал он. — Ляля ждет тебя.
Алексей даже не успел поразиться. Его ждали? Он и сам не знал, что придет именно сюда, а его ждали. Это и есть развод. Они уже начали свое представление. Только Алексею не нравилась роль, которую ему отвели. Тем не менее он пошел за провожатым в футболке с надписью на спине: «Если вам плюют в спину, значит, вы впереди…» Философы. У Алексея было свое видение этих плевков. В современном мире тебя могут намеренно пропустить вперед, чтобы заплевать всю спину.
Провожатый привел его к дому на колесах. Постучался и после окрика на цыганском открыл дверь.
— Входи, — приказал он.
Алексей, не раздумывая, шагнул на ступеньку, а потом и внутрь. Обстановка ничем не отличалась от домашней, от нормальной домашней. Никаких отрезанных куриных голов, маринованных лягушек, пучков трав и хрустальных шаров. Атрибуты непременного обмана отсутствовали, и это заставило Алексея усомниться в том, что его втянули в спектакль на роль лоха. Чтобы лох чувствовал себя комфортно, ему надо показать то, что он часто видел в кино. Здесь же он видел что-то близкое обычным людям. Диван и стол, напротив входа кухонная зона с холодильником и газовой плитой, работающей от баллона.
— Ко мне часто приходят такие, как ты, — произнесла женщина, сидевшая за столом.
Алексей готов был поклясться, что еще секунду назад ее там не было.
— Спрашивай, о чем знать хочешь?
Волосы женщины были туго собраны в конский хвост. Мочки ушей оттягивали кольца с золотыми медальонами внутри. Алексею даже показалось, что медальоны синхронно вращаются в кольцах.
— Ну! — поторопила она.
— Несколько лет назад я купил дом…
— Знаю, — перебила цыганка, и медальоны в кольцах провернулись вокруг своей оси.
— Моя семья погибла…
— И это знаю. Что ты хочешь узнать?
Алексей посмотрел на женщину, подошел к столу и махнул в ее сторону рукой. Слепая?
— Мне не нужны глаза, чтобы видеть. — Пауза. — Если это то, что ты хотел узнать, то уходи.
— Нет, постой, — поспешил возразить Страхов. Ему наплевать, слепая перед ним цыганка или глухая, он не за этим сюда пришел. — Кто живет в… — Он едва не сказал «моем». — Кто живет в этом доме?
Женщина задумалась, и впервые за весь разговор она направила свой невидящий взгляд на гостя.
— Ты спрашиваешь не о людях?
— Нет, конечно.
Когда женщина начала свой рассказ, Алексей понял, что если даже его сейчас не обманывают, то с тварями, поселившимися в его доме, он ничего не сможет сделать и люди обречены, даже если уедут. ОНИ их отметили и хотят именно их.
* * *
Костя пребывал в шоке. Каждый день ознаменовывался новой победой отца над собственным недугом. Сегодня он вышел (правда, с помощью Фариды) на кухню и без умолку говорил. Рассказывал истории молодой красивой девушке, будто это он за ней ухаживал, будто он этот год не прожил как растение, а был где-то в командировке или отпуске. Жизнь налаживалась.
Нет, радость была, но он ее уже не замечал, потому что каждый час в этом доме приносил что-то новое и почти всегда шокирующее. О вчерашнем вечере он и вспоминать не хотел. Истерика Наташи (сначала у отца в комнате, а потом у них в спальне) не походила ни на одну, что у нее были год назад. Тогда была трагедия, сейчас… он не знал, что было сейчас. Может, ее тоже врачу показать? Наташа, всхлипывая и глотая слова, рассказала, что на кровати лежал мужчина, как две капли воды похожий на Костю. Она уверяла, что он вышел из кабинета вместе с ней и поднялся на второй этаж. Когда она поняла, что камеры показывают ей настоящего Костю, Наташа обернулась и увидела… Тут она прервала рассказ, и Костя хотел обнять жену. Но она отстранилась и, улыбнувшись, произнесла:
— Там, у стены, стоял наш мальчик. Илюша в желтой рубашке, в которой он читал стихи… Он так любил эту рубашку…
Костя едва не закричал, что это ты любила ее, а не он. Это ты надевала на него эту тряпку, в которой он походил на птенца канарейки.
— Он улыбнулся мне. Я так обрадовалась, что захотела обнять его. Протянула к нему руки… он протянул в ответ.
Она снова замолчала. Улыбка исчезла, лицо стало хмурым, нижняя губа затряслась, как у обиженного ребенка.
— Он протянул ко мне все свои шесть ручек.
Бред!
Костя хотел поверить ей, он даже готов был поверить во все это, но… Он вспомнил девочку в подвале, отвратительного мальчишку, рассыпавшегося на мелкие лоскутки паленой бумаги, превратившийся в пепел, слипшихся и пылающих неваляшек, набитых в сейф, дохлых крыс… Последнее, кажется, было сном. Сейчас ему казалось, что все, что он вспомнил, было сном. Затуманенные, нечеткие контуры, выдуманные его же мозгом, и ни одной детали. К концу рассказа Наташи Костя был уверен, что ему снились кошмары, а жена, мягко говоря, не в себе. Костя уложил ее спать, сам лег и, поворочавшись немного, уснул. Ему приснился эротический сон. Костя в нем помогал включить видеокамеру шестирукой девочке, которая собиралась снять, как занимаются сексом его отец и Фарида. Костя не был против этого действа, он был возбужден и рад. Причем ни того ни другого он не скрывал.
