— Сядь со мной, — тихо проговорила Шанита.
— Это еще зачем? — удивился он. — Увольте, мадмуазель. Наше свидание подходит к завершению. И вообще, вы не в моем вкусе.
Шанита глубоко вздохнула.
— Садись. И перережь свои вены, — прошептала она. — Тогда ты умрешь чистым. Мы уйдем вместе.
Евгений расхохотался, запрокинув голову. Он стоял на дне затхло-холодного оврага со скальпелем в руке, рядом с разбитым мотоциклом стоимостью два миллиона, рядом с истекающей кровью цыганкой и смеялся, и этот смех больше всего смахивал на злобное карканье.
— Я сейчас выйду на трассу, поймаю машину и через пару часов буду дома, под теплым душем, — заговорил он. — А ты останешься в этой вонючей яме кормить червей.
Он плотоядно облизнулся, затем принялся расстегивать ширинку.
— Чуть не забыл. Надеюсь, ты не против? — спросил Золотарев, улыбаясь. Вывалив наружу эрегированный член, он начал остервенело мастурбировать, хрипло и отрывисто дыша. При этом его затуманенный взгляд не отрывался от окровавленных рук Шаниты.
— Мразь, — разлепила она губы, отворачиваясь.
Дыхание Евгения участилось, наконец по телу пошла крупная дрожь, глаза закатились, и он тихо застонал, чуть согнув ноги в коленях. Пенис выстрелил жемчужно-серой струей спермы, заляпав кожаные штаны байкера и руку, которой он онанировал.
— Мразь, — с ненавистью повторила Шанита.
— В твоих глазах — да, — запыхавшимся голосом проговорил Золотарев. С его лица не сходила блаженная улыбка. Он вытер липкую от спермы руку о штаны, а капли на земле растер ботинком. — А для моей жены и дочки — я самый лучший на свете муж… и папуля. Как ты себя чувствуешь, детка?
— Лучше всех.
Евгений покачал головой.
— Глядя на тебя, этого не скажешь. Думаю, тебе осталось минут пять. Так что если тебе действительно есть что сказать, валяй. Последняя воля и прочее дерьмо.
— Не обольщайся. Я выносливая. И буду умирать долго.
Паузы между предложениями Шаниты стали длиннее, голос слабел, как догорающий огарок свечи.
— А еще я буду сниться тебе. Каждую ночь. Прежде чем ты умрешь.
Улыбка сползла с лица Евгения.
— Ты сумасшедшая.
Шанита раздвинула в ухмылке пепельно-сизые губы. Ей все же удалось сложить обрывки фотографии в целую картинку. Правда, из-за натекшей крови разобрать, что именно было на карточке, было уже невозможно.
— «Ты сумасшедшая», — повторила она за Евгением, — сказал мне выродок, который насилует и издевается над людьми.
— Смени пластинку, детка, — скорчил физиономию Золотарев. — Меня начинает подташнивать от твоего голоса.
Он застегнул молнию на штанах.
— Если честно, мне даже немного жаль тебя. Чего ты в итоге добилась?
С огромным трудом Шанита положила кровоточащие руки на колени. Попыталась пошевелить пальцами, но они отказывались повиноваться командам мозга. Ей было до слез жаль свои пальцы, которые напоминали сейчас бледные щупальца-обрубки. Сквозь багрово-кровяные разводы просвечивала бледная кожа.
— Поцелуй меня, — хрипло попросила она.
Евгений уставился на нее, как если бы с ним неожиданно заговорил покореженный «Индиан».
— Эка ты даешь, — наконец произнес он с изумлением. — Точно, шизанулась окончательно. Знаешь, детка, если там в баре у меня такие мысли и возникали, то сейчас я лучше поцелую сам себя в жопу.
— Ты не знаешь, как умеют целоваться цыганки, — едва слышно сказала она. Ее обескровленные губы вновь изогнулись в отталкивающей усмешке. — Целуй, пока я теплая.
Евгений упер кулаки в бока.
— Для меня и мертвую бабу трахнуть не вопрос, я это делал неоднократно. Но сейчас ты выглядишь хуже обоссанной бомжихи. Может, я тебя и отшпилю, когда ты окочуришься. А может, и нет.
От обильной кровопотери мутило, сильно кружилась голова, перед глазами все расплывалось, и Шанита, вздохнув, легла. Изуродованные руки безвольно лежали вдоль тела, словно освежеванные тушки зверьков, под ее телом медленно расползалась багряная лужа.
Золотарев быстро потерял интерес к ней. В очередной раз осмотрев разбитый мотоцикл, он плотно сжал губы.
— Один я его наверх не вытащу, — вслух рассуждал он. — Тут и втроем не управиться, значит, придется вызывать спецтехнику. Даже если я перетащу эту чокнутую в другое место, любому идиоту будет ясно, что тут была заварушка. Н-да…
«Можно добраться до Молчуна и вернуться сюда с подкреплением. С помощью троса поднять байк», — подумал он про себя. В задумчивости Евгений потер подбородок.
Молчун наверняка окажет помощь, пусть и не бесплатно, — все же их объединяла не дружба, а клуб по интересам. Довольно специфическим интересам, хе-хе.
Но, как бы то ни было, Евгению уж очень не хотелось впутывать в эту темную историю посторонних людей. Довольно с него этой поездочки…
— Да. Однако, прежде чем попасть к Молчуну, нужно выбраться из этого долбаного леса, — с досадой пробормотал Золотарев. Он остановился у тела Шаниты, с любопытством глядя на ее небольшие, но упругие груди, измазанные кровью. Осторожно наклонившись, он коснулся холодной кожи женщины. Затем раздвинул веки, хлопнул по щеке. Она не шевелилась.
— А говоришь — выносливая, — фыркнул Евгений. — Быстро ласты склеила.
Низ живота сладко заныл, и его вновь охватило неудержимое желание. Глубоко вздохнув, он снова расстегнул ширинку.
— Целовать я тебя не стану, детка, — с придыханием сказал он. Его ботинок наступил на залитую красным киселем фотографию, которую Шанита бережно собрала из клочьев. — А вот трахнуть — можно.
Из внутреннего кармана мужчина достал упаковку с презервативами. Дело даже не в том, что он опасался что-либо подцепить. Если эту прошмандовку будут вскрывать (а вероятность этого была очень высокой), Евгению очень бы не хотелось, чтобы в ее дырке нашли следы его выделений.
Он уже почти извлек наружу из глянцевого конвертика эластично-прозрачный кружок, пахнущий ванилью, как его слух уловил едва слышный шорох. Когда Золотарев поднял голову, Шанита была совсем рядом. Мучнисто-восковое лицо с черными дырами вместо глаз смахивало на леденящую маску смерти.
Он оторопел, внутри испуганно трепыхнулось:
«Как?! Она ведь сдохла!!!»
— Всего один поцелуй, Айболит, — прохрипела она, и, прежде чем Евгений успел что-то предпринять, Шанита вцепилась зубами в его нижнюю губу.
Евгений заорал, с силой ударив ее кулаком в висок. Вязко колыхнулись смоляные волосы, нехотя разжались челюсти, и он отпрянул с искаженным от страха и ярости лицом.
— Чертова сука! — брызгая слюной и кровью, завопил он. Вдобавок к свежему укусу содралась корочка с подсохшей ранки — результат умелого хука уже покойного толстяка.
