Вернее, я не был готов признаться в ней.
– И ты лишишься права заниматься юриспруденцией?
– Если суд сочтет меня виновным в уголовном преступлении, то
да. Лицензия аннулируется автоматически.
– Но ведь это ужасно, Майк. Что ты будешь делать?
– Не знаю. Может, до суда дело не дойдет.
Действительно, не верилось, что на моей профессиональной
деятельности могут поставить крест.
Мы вежливо поинтересовались здоровьем родителей, я даже
вспомнил про Джеймса с его болезнью Ходжкина. Лечение, ответила Клер, идет
успешно, родственники полны оптимизма. Я поблагодарил ее за звонок, и после
взаимного обещания держать друг друга в курсе мы расстались.
Положив мобильник на ящик, я с горечью убедился, что самую
занимательную часть телепередачи пропустил.
Окна мотеля выходили на автостоянку. Заметив меня, Руби
вышла навстречу:
– Я выдержала! Ни грамма зелья за сутки!
Мы обнялись.
Пахнущая шампунем, с влажными волосами, Руби была в платье,
которое вчера ей вручила Меган.
На пороге соседнего номера возникла супружеская чета, обоим
за шестьдесят. Бог знает, что они о нас подумали.
Мы отправились в город. Меган с нетерпением ждала нас. Успех
Руби она назвала настоящим подвигом и объяснила, что наиболее трудными для
отвыкающего наркомана считаются именно первые двадцать четыре часа.
Как обычно, приехал пастор. Женщины собрались в зале на
проповедь, молитву и обязательные гимны.
Мы с Меган пили в саду кофе и планировали жизнь подопечной
на следующие двадцать четыре часа. По окончании службы Руби должна отсидеть
собрания. Бдительность нельзя терять ни на секунду. Из общения с наркоманками
Меган знала: улица вернет Руби к старому.
Я мог несколько дней придерживаться тактики с мотелем,
платить за Руби мне было даже приятно. Но проблема заключалась в том, что в
четыре часа дня я улетал в Чикаго.
Сколько продлятся розыски Гектора, неизвестно. А жить в
мотеле Руби очень понравилось.
Мы решили не суетиться. Вечером Меган доставит Руби в
мотель, я оплачу ночь, в понедельник утром Меган привезет Руби в Наоми. Что
делать дальше, подумаем. Во всяком случае, Меган постарается убедить подопечную,
что необходимо провести шесть месяцев в специальном приюте для женщин, в
условиях строжайшей дисциплины. Руби не только пройдет курс интенсивного
лечения от наркомании, но и получит какую-нибудь профессию.
– Руби предстоит одолеть гору, – заметила Меган.
Я начал прощаться. Директриса предложила пообедать в ее
кабинете и попутно обсудить незатронутые вопросы. Сверкавшие глаза манили
принять приглашение. Что я и сделал.
Юристы “Дрейк энд Суини” летали первым классом,
останавливались в четырехзвездочных гостиницах, обедали в самых дорогих
ресторанах и, считая лимузины чересчур экстравагантными, арендовали
“линкольны”. Командировочные расходы включались в счета клиентов. Поскольку
затраченные деньги обеспечивали максимальную защиту интересов, претензий по
поводу нескольких тысяч долларов у клиентов не возникало.
Билет в экономический класс я купил в последнюю минуту, и
место, естественно, оказалось в середине. У иллюминатора сидел тучный
джентльмен с коленями, напоминавшими футбольные мячи. Кресло у прохода занял
парень лет восемнадцати, затянутый в кожу со множеством блестящих металлических
побрякушек, угольно-черные волосы были собраны на затылке в пучок. От юнца
разило потом. Втиснувшись между мячом и побрякушками, я прикрыл глаза, стараясь
не думать о заносчивых выскочках в первом салоне.
Поездка являлась грубейшим нарушением условий освобождения
под залог – я не имел права покидать пределы федерального округа Колумбия без
специального разрешения судьи. Однако мы с Мордехаем решили, что большой беды
не будет, в самое ближайшее время я вернусь в Вашингтон.
Таксист переправил меня из аэропорта в деловую часть города.
Я снял номер в дешевом отеле.
Узнать новый адрес Палмы Софии так и не удалось. Если я не
сумею найти Гектора в отделении фирмы, значит, удача покинула нас.
Чикагский офис “Дрейк энд Суини”, где работали сто шесть
юристов, являлся третьим по величине после офисов в Вашингтоне и Нью-Йорке, а
отдел недвижимости с восемнадцатью сотрудниками затмевал собрата в
штаб-квартире.
Теперь я понял, почему Гектора перевели в Чикаго: было
свободное место.
В понедельник, в начале восьмого, я подошел к входу
красивого небоскреба. День обещал быть серым; порывистый ветер гнал по озеру
темные волны. Точно такая погода стояла, когда я приезжал сюда раньше. Купив в
баре чашку кофе, я устроился за столиком в углу громадного вестибюля и раскрыл
газету. Эскалаторы тихо поднимали редких пассажиров на второй и третий этажи, к
лифтам.
В половине восьмого вестибюль заполнился людьми, а в восемь,
после третьей чашки кофе, я с трудом удерживался от желания размять ноги. Где
же Палма? К эскалаторам устремились сотни одетых в теплые пальто служащих,
похожих как две капли воды.
В двадцать минут девятого Гектор появился вслед за группой
оживленно беседующих мужчин. Он провел рукой по волосам и направился к
эскалаторам. Я проводил его скучающим взглядом.
Можно было не спешить. Мое предположение оказалось
правильным: Гектора подняли среди ночи и перебросили в Чикаго, где хорошим
окладом заткнули рот.
В ближайшие восемь, а то и десять часов Гектор никуда от
меня не денется. Из телефонной кабинки я позвонил Меган. Руби пережила без
наркотиков и эту ночь; пошли третьи сутки ее новой жизни. Мордехаю я сообщил,
что Палма найден.
Согласно прошлогоднему справочнику фирмы, в отделе
недвижимости чикагского отделения работали три компаньона. Из указателя на
стене вестибюля я узнал, что кабинеты святой троицы расположены на пятьдесят
первом этаже.
Выбор пал на Дика Хайла.
Лифт остановился. Я оказался в знакомой обстановке:
полированный мрамор окрест, начищенная бронза на дверях, красное дерево и
мягкие ковры под ногами.
Идя по коридору к столу секретарши, я не заметил туалета.
Молодая женщина с наушниками на шее говорила по телефону. Я
скорчил болезненную гримасу.
– Сэр? – Секретарша, положив трубку, лучезарно улыбнулась.
Я со свистом втянул сквозь крепко сжатые зубы воздух и
натужно проговорил:
