Направление вращения изменяется редуктором. А Люлька сделал небольшой двухконтурный двигатель со степенью двухконтурности 1,5. Всего 2200 килограммов тяги, но получил удельный расход на взлетном режиме 0,65 кг/кгс в час. При весе двигателя всего 425 килограммов. Правда, режимы у него предельные: 1420 градусов перед турбиной. А тяга? Всегда есть возможность добавить форсажную камеру, главное условие он выполнил: двигатель работает долго. Именно он на двух спаренных пилонах пошел на танкер, корпус которого был готов, и встал на летные испытания. Второй корпус отправили в ЦАГИ на слом. Весной 44-го, под самый занавес войны, мы выкатили его из ангара. Машинка замечательная тем, что может исполнять много функций: танкер, бомбардировщик, в том числе и ядерный, десантная, пассажирская с двумя палубами, грузопассажирская, с посадкой как на бетон, так и на неподготовленные площадки. Крыло переменной стреловидности и ламинарное. Использование титановых сплавов, отклоняемого носка, мощной механизации и механизма обратной тяги давало исключительно широкие возможности для машины. Отрыв, машина в воздухе. Шасси не убираю, делаю два круга над аэродромом по коробочке и сажусь. Летает! На следующий день замерили скорость: 780 км/час на 11 000 метрах, выше начинает падать. Вооружение – спаренная 23-мм пушка НР-23 в корме, носовая спаренная установка и две башенные установки у кабины экипажа, бомбовый прицел ОПБ-11р с РЛС «Кобальт», транспортер для сброса бомб через кормовой люк. Экипаж – 8 человек. Гермокабина, кислородные приборы для десанта. Дальность 12 000 километров со штатными баками.
Даже не закончив заводских испытаний, летим в Чкаловск. На свой страх и риск беру с собой Бартини. Это – его машина. По прилету ждем Сталина. Долго ждем, через три часа появляется он и Лаврентий Павлович. За ними на аэродром въезжает странный грузовик, явно американский, с прицепом для перевозки танков. Вот гады! Они привезли масс-макет РДС-1.
– Вы сказали, Александра Петровна, что машина может работать бомбардировщиком. Это – масс-макет нашего «специзделия», организуйте его сброс.
Пожав плечами, весь экипаж и «прикомандированный» зэк вытаскивают и устанавливают аппарели. Цепляют лебедкой «изделие» и втаскивают его на борт.
– Готово!
– Взлетайте! И выполните сброс.
Делаю четыре захода, чтобы определить ветер. Настя вся в расчетах. Готово. Единственное «но», сколько бомба будет сходить с аппарели? И фиг с ним! Тут точность особая и не нужна. Попасть бы по аэродрому! На боевом! Кормовой люк открыт. Сброс! Это вытяжного парашюта. Затем машина подпрыгнула, освободившись от шести тонн веса. Стабилизирующий вышел, раскрытие, вышел основной, и «изделие» плавно заскользило к земле на скорости около 20 метров в секунду. На высоте подрыва оно находилось над аэродромом, а приземлилась почти на полкилометра дальше.
– Следуйте на посадку.
На земле мы выстроились вдоль самолета. Подъехали «высокие представители партии и правительства». Доклад, представление участников. Ну и последний из участников выдал:
– Заключенный Бартини, Роберто Людвиг, статья 58-1г, десять лет, конструктор самолета Т-117.
У Сталина дрогнули усы в улыбке, и он протянул руку. Обменялись рукопожатиями, затем Иосиф Виссарионович повернул голову в сторону наркома НКВД:
– Лаврентий! Это твоя недоработка!
Лаврентий Павлович, тоже улыбаясь, пожал руку Бартини.
– Мы рассмотрим этот вопрос, товарищ Бартини.
Везут в Кремль, вместе с Бартини.
– Сколько машин сейчас заложено?
– Семь, – отвечает Роберто Людвигович. – Два бомбардировщика, военно-транспортный, два танкера, пассажирский и специальный.
– Что такое «специальный»?
– Для перевозки… особенных пассажиров, например, членов правительства или верховного командования. Дополнительно установлена различная аппаратура связи и управления. И салон сделан… богаче, что ли, скорее, удобнее. Что-то вроде «люкса» в гостинице.
– Понятно. Такие машины скоро понадобятся. Александра Петровна, вплотную займитесь испытаниями в НИИ ВВС. Немецких литейщиков получили?
– Да, товарищ Сталин, шестьсот человек, проверили, действительно имеют большой опыт, спасибо тем, кто отбирал. Надо бы им условия чуть получше создать, не дело в лагере держать таких специалистов.
– Можете выделить финансирование, мы компенсируем. Фрезерные и строгальные станки пришли?
– Устанавливаем. А что с ГЭС?
– В плане стоит на конец текущего года, я взял на свой контроль, – ответил почему-то Берия.
– Что еще требуется, чтобы поставить на поток производство лопаток для четырех двигателей? – спросил Сталин.
– А какой четвертый?
– НК-1 товарища Кузнецова.
– Он мне его не сдавал.
– Ленинградские товарищи говорят, что сами справились с разработками, но вот турбина у них не получается. Десять часов – максимум. Я дал указания вернуться с разработками в ваш НИИ.
– Проявили самостоятельность, что ж, посмотрим, насколько продвинулись.
– Никуда они не продвинулись, товарищ Попков понесет заслуженное наказание за задержку выпуска нового двигателя. Насколько я помню, он должен был устанавливаться на бомбардировщик.
– Да, он, но при чем здесь Попков, работы выполнял Кузнецов.
– Попков проявил инициативу, что это должна быть ленинградская разработка, альтернативная воронежской, что это требуется для восстановления промышленного потенциала разрушенного Ленинграда. Его поддержали и некоторые товарищи в ЦК. Будем разбираться. Все сроки они сорвали.
А впереди у нас очень серьезные события, Александра Петровна, и они назревают. В Англии стоит в полной боеготовности армия вторжения. В Женеве идут сепаратные переговоры между Германией и нашими бывшими союзниками. Уже стоит употреблять слово бывшие. Переговоры близятся к завершению. К сожалению, мы не успеваем захватить «Атлантический Вал», и на середину июня назначена высадка в Европе.
– Товарищ Сталин, время еще есть. У нас есть человек, который точно скажет день и час подписания сепаратного соглашения?
Сталин взглянул на Берия.
– Такой человек у нас есть, – ответил тот, но недовольно посмотрел на Бартини.
– У товарища Бартини такой же допуск к государственным секретам, как и у меня, не волнуйтесь, Лаврентий Павлович. Одно дело делаем. Товарищ Сталин, требуется отвести четвертую гвардейскую дивизию на переформирование, усилить ее еще двумя истребительными и двумя бомбардировочными дивизиями. Мне придется принять командование над ними и показать «томми» и «янки», чего стоит их противовоздушная оборона. Но мне необходимо знать час подписания соглашения. Воевать с ними сейчас по-серьезному не стоит, а утереть им нос, да так, чтобы кровушкой захлебнулись, как мы в сорок первом, просто необходимо.
Глядя на меня, Сталин и Берия не выдержали и рассмеялись:
