Они толкнули двустворчатую железную дверь, она последовала за ним через лабиринт коридоров и лестниц, где было холодно, он шел впереди, не говоря ни слова, и в этом длинном коридоре она пыталась собрать воедино все свои роли. Начиная с этой минуты она должна стать жесткой хозяйкой и в то же время потерявшим голову дизайнером, а также матерью, которую беспокоит, сможет ли она вернуться сегодня или завтра; женой, которая не знает, проведет ли Ричард эту ночь в Париже или нет; и клиенткой, которой подсунули балласт, а еще обеспокоенным предпринимателем – она была всеми этими женщинами одновременно. И только когда перед ней оказались три сотни расфасованных платьев, три сотни уже доведенных до кондиции вещей, под пленкой, в прозрачной пластмассовой упаковке, которую она сама же и разработала, с ее фамилией перламутровыми буквами, она вновь стала Авророй Десаж, вновь стала брендом, брендом, который пытаются задушить.
Увидев воочию масштаб катастрофы, она подавила накативший на нее приступ паники. Взяла первый попавшийся пакет, достала оттуда платье, освободив его от упаковки, и подняла на кончиках пальцев. Безнадежно. Ткань в ее руках была дряблой, не имела никакой упругости, и Авроре показалось, что в этом платье, о котором ей так мечталось на бумаге, она узнала саму себя. И осознание того, что все три сотни находятся в таком же состоянии, причиняло чертовскую боль, ранило в самое сердце. Тогда, сдержав гнев, она показала лишь необходимый минимум раздражения, чтобы придать себе достаточную воинственность, и, глядя Волькеру прямо в глаза, холодно бросила, что все это ему предстоит исправить. Что с этой минуты он должен полностью остановить остальное производство и мобилизовать все свои бригады. Оплатить кучу сверхурочных часов, если понадобится. Она не уйдет отсюда, пока они не начнут переделывать эти бракованные платья одно за другим, да, все, либо подрубая лишнее, либо заново делая резинки на краях, технически все можно исправить. Стоя перед ним лицом к лицу, Аврора нашла в себе твердость заявить ему, что он должен взять всю ответственность на себя. Пускай выкручивается как хочет, пускай просит своих работниц или обращается в центр реадаптации инвалидов, чтобы те взялись все распаковать, все развернуть, все распороть и все исправить вручную, все платья, одно за другим – вот что она потребовала от него. Напомнив, что отправила ему по электронной почте все разъяснения, все чертежи, а также эталон-прототип курьерской службой, чтобы он постоянно был у них перед глазами. Им следовало убедиться, что все совпадает. Если бы они со своим программистом сделали работу как надо, то сразу увидели бы, что что-то идет не так. И вместо того чтобы запускать в производство всю партию, остановили бы станки и попытались разобраться, откуда взялась проблема, а главное, спросили бы себя, не нужно ли изменить толщину нити, или хотя бы дозвонились до нее, прежде чем все начинать.
Волькера это явно проняло. Он не ожидал, что она потребует от него переделать всю партию вручную. Чувствуя, что вывела его из равновесия, Аврора окончательно забила гвоздь, судорожно сжав рукой трофей из перьев побежденных воронов, и выплеснула на него весь свой гнев. Гнев, который постепенно закипал в ней в течение целых трех месяцев. Слишком много людей перестали ее уважать, отдалялись от нее. Она существовала в унисон со своими детьми, а те росли, уже хотели самостоятельно ходить в школу. Ричард все серьезнее говорил ей о возможности жить на два дома, в Париже и в Штатах, снимать там квартиру, полмесяца тут, полмесяца там, словно Париж стал слишком мал для его грандиозной судьбы. И к тому же, видите ли, ему надоело иметь дело с французской системой социального обеспечения. Хотя, когда его на вертолете доставили в отделение скорой помощи после падения в горах во время альпинистского восхождения в сложных условиях, без банковской карты, без ничего, он очень удивился, что о нем так позаботились, наложили на ногу гипс, и в тот день он решил, что во Франции все гениально устроено. Только с тех пор пор он беспрестанно менял мнение, упоенный полной свободой действий, которой обладают те, для кого возможно все – вложить десятки тысяч евро в незнакомца, как ни в чем не бывало переселиться за сутки в другую страну. Не очень-то он помогал ей, этот муж, не очень-то он способствовал поддержанию равновесия. Он никогда не перестанет расти. И Фабиан, который ее предавал. И Айша, одна из портних, и все остальные сотрудники, которые даже перестали извиняться, опаздывая по утрам. И Гаэль, пиар-менеджер, заявившая, что лучше будет работать из дома. Авроре казалось, что все от нее отдаляются или вовсе исчезают, а теперь она поняла, что, должно быть, так оно и есть. Мало-помалу мир от вас ускользает, люди один за другим отделяются, покидают вас, и в один прекрасный день оказываешься в одиночестве, не имея малейшей власти ни над чем, не имея никакой возможности повлиять на ход вещей.
Волькер в глубине складского помещения кому-то названивал, до него дошло наконец, что она не уйдет, пока не найдет решение. И наверняка останется здесь на эту ночь, будет часами пахать вместе с ними. Столкнется за ужином с генеральным директором, поскольку тот вдруг неожиданно материализовался поблизости, хотя еще совсем недавно был якобы за границей. Она запаслась всем необходимым, чтобы провести тут ночь, и уедет из Труа только завтра, сделав все, чтобы посильнее надавить на них. Если немного повезет, сегодня после полудня они уже начнут распаковывать платья и придавать им форму, возвращать к жизни одно за другим, целые кипы безнадежно испорченных платьев.
2
На эту лестницу Аврора ступила ногой впервые. И удивилась, обнаружив, что она такая тесная и темная и так отличается от ее собственной. Ступени тут были такие узкие, что на них с трудом помещалась нога. Уже начинало темнеть, но она не стала включать свет. На втором этаже выглянула в окно. Двор, открывшийся с этой точки, выглядел совсем по-другому, он отличался от того, что она видела из собственной квартиры, простое изменение перспективы – и все становится неузнаваемым. Прямо напротив она узнала ту часть дома, где жила сама, широкий белый фасад из тесаного камня, недавно отремонтированный, в отличном состоянии, а с этой стороны маленькие окна, ступени без возраста, скрипучий паркет. Больше всего она удивилась, обнаружив всего в нескольких метрах от своей квартиры совсем другую обстановку; в Париже легче посетить другой конец света, чем лестницу напротив. Отсюда ей были видны все свои окна, везде было темно.
Ее поезд прибыл на Восточный вокзал в семнадцать часов. После суток, проведенных в Труа, целых суток напряженной работы и стресса, она чувствовала себя легкой, совершенно обессиленной, но легкой. Толкнув дверь во двор, она вновь увидела горлиц, пару бежево-розовых птиц, сидевших на одной ветке близко к стволу. Всю обратную дорогу она изводила себя мыслью: там ли они до сих пор, не привиделось ли это ей, в самом ли деле этот человек убил воронов и зачем это сделал. Она пообещала себе увидеться с ним по возвращении, но в то же время это ее немного пугало, ведь чтобы совершить такой радикальный поступок, как пристрелить двух птиц в самом сердце Парижа, надо быть психом. Однако помешать себе восхищаться этим преступлением она не могла.
Поднявшись до середины лестницы, она наклонилась, чтобы сверху заглянуть в самую гущу ветвей; у нее закружилась голова, она почти не спала, но одержала верх: сегодня утром с пяти часов утра на фабрике начали одно за другим переделывать платья, сначала перекраивать, потом (опять же одно за другим) поправлять на станке. На это уйдет три дня, но платья будут спасены.
