Шофер бормотал что-то себе под нос и чертыхался:
– Каток! Блин, ну полный капец! Просто заносит, тормозить не могу! Вообще тормоза не реагируют! Капец, блин, полный капец!
Ну и так далее. Лагутин прикрыл глаза. «Как я устал! – подумал он. – Просто невыносимо, нечеловечески устал за эти несколько дней. Какое счастье, что скоро новогодние каникулы, которые все проклинают, в основном несчастные жены, вынужденные стоять у плиты и видеть помятые рожи мужей. Но только не он, Лагутин. Уж он-то стоять у плиты не обязан. А вот зимний лес, лыжи и просто прогулки ему обеспечены. Можно смотаться в город, сходить, к примеру, в театр. Или просто посидеть в кабаке, например, с Илюшкой Ревзиным. Илюшка молчун, как и он сам, проблемами не грузит, выпивает в меру, правда, любит пожрать. Но это не недостаток. К тому же любит готовить – замутить какой-нибудь сложный плов или лагман. Или шурпу. А еще можно пойти в лес на шашлыки всей честной компанией. Вот это дело! И еще стоять у окна и наблюдать за белками и снегирями. Снегирей в Городке полно – усядутся на голые ветки, словно помидоры из банки. А белки! Прыгают по сосне, что в аккурат возле лагутинского окна. А самое приятное в этой истории – просто рухнуть на любимый диван и валяться до бесконечности – читать, дремать, слушать музыку. Он представил себе все это и даже слегка улыбнулся: «Домой! Как же я хочу домой, господи!»
Ехали медленно, шофер продолжал чертыхаться. В кармане запищал мобильный. Лагутин вздрогнул от неожиданности и вытащил телефон.
Даша. Не брать? Он медлил. А как не взять?
– Да, – раздраженно сказал он, – что-то случилось?
– Лагутин, мне плохо! – Она захлебывалась в слезах. – Ну пожалуйста, приезжай, умоляю тебя, приезжай! Мне страшно одной в этой квартире! Лагутин, ты меня слышишь? Я тебя умоляю! Я слоняюсь тут и вою волчицей! Ну, что ты молчишь?
– Даша, – не сразу ответил он, – прекрати. Прошу тебя, возьми себя в руки. Ну выпей, в конце концов! Есть что-нибудь из спиртного? Куда я приеду, Даша? Я почти у дома. Мне надо выспаться, я завтра улетаю. У меня были сложные дни, я похоронил отца, ты в курсе. Да и потом… Где ты и где я? И где наша общая жизнь? Что у нас общего?
– Лагутин! – Он услышал ее удивление и возмущение в ее голосе. – Да как ты можешь? Что значит – «что у нас общего»? А наша молодость? А дочь, наконец? Что ты такое несешь? Тебе что, совсем на меня наплевать? Мы же с тобой не чужие!
– Это ты несешь, Даша, – устало откликнулся Лагутин. – И это тебе на меня наплевать. Впрочем, тебе на всех наплевать, тоже мне, новость! А про нашу общую дочь… Так ты и здесь меня обманула. И снова удивляться нечему. Все как всегда.
– У тебя были сложные дни, – закричала она, – а у меня… – Она осеклась. – А у меня был очень сложный год, Лагутин! Я чуть не сдохла! Ты же вообще ничего не знаешь, вообще ничего! А у меня, Лагутин, огромная драма! – Она зарыдала.
Драма? Только драм бывшей жены ему не хватает! Что там у нее? А может быть, вправду? Ну, например, со здоровьем? Кажется, она похудела и бледная очень. Может, действительно беда?
– Хорошо, – коротко бросил он, – я сейчас приеду. То есть не сейчас, а как доберусь, дороги кошмарные, гололед.
Даша всхлипнула и жалобным голосом пропищала:
– Лагутин, захвати что-нибудь, ну коньяк, например! Ты прав, мне надо выпить.
Он ничего не ответил и нажал на отбой.
– Шеф, обратно!
Шофер обернулся на него и покачал головой:
– Да ты шутник, мужик! Я вот думаю, как тебя поскорее скинуть и до дома добраться!
– Надо, командир! Обстоятельства, понимаешь? Заплачу, сколько скажешь. Пожалуйста.
Водила крякнул и, качнув головой, резко крутанул баранку. Машина закружилась, как фигуристка на льду. Но, по счастью, вырулили. По дороге заскочили в круглосуточный гастроном, и Лагутин купил бутылку конька, кусок сыра и большой лимон. Принести Даше торт или коробку конфет ему показалось нелепым.
Она открыла дверь – бледная, зареванная, растрепанная и какая-то родная.
Лагутин ужаснулся – бред, бред. Бред! Они давно чужие, сто лет. После была целая жизнь и новые встречи. Да, он любил ее. Очень любил, больше жизни, но она его предала, бросила его. Как он это пережил? Да чуть не сдох! Если бы не работа и не Городок… Они его и спасли.
Нет, Лагутин Дашу не простил. В душе все те же обида и боль – сейчас он это понял. Нет, конечно же, не такие, как раньше. И все-таки он не простил.
Так, возьми себя в руки, Лагутин! Ты же мужик, в конце концов. И тебе все про нее известно, ты знаешь ее до молекул, знаешь цену ее слезам, словам, клятвам. Ты знаешь все – у тебя отличная память. Да, ты ничего не забыл.
Но почему так бухает сердце?
Он шагнул в квартиру и протянул Даше пакет с покупками.
– Молодец, – улыбнулась она, и он почувствовал, как от нее пахнет спиртным. Они прошли на кухню, и он увидел початую бутылку кофейного ликера и стакан.
– Вот, – усмехнулась Даша, – какая же гадость! Но больше ничего не было. – И она жалко улыбнулась.
Лагутин молчал. Сели напротив друг друга. Даша поставила мутноватые рюмки, и он откупорил бутылку коньяка. Она порезала сыр – крупными, неровными, неряшливыми ломтями – его бывшая жена была еще той хозяйкой.
Выпили. Даша всхлипнула:
– Сердишься?
– Да какая разница, сержусь или нет… Уверен, тебя это мало волнует.
Даша скривилась и всхлипнула:
– Лагутин! Я развожусь, кончилась моя семейная жизнь, понимаешь? Все, кранты. Ил финал, как говорят испанцы.
– А что так? – спокойно спросил он. – Не срослось? Вы вроде столько лет прожили. Чего вдруг?
– Чего, – передразнила его она. – Да все банально донельзя – баба у него молодая, вот и все. Как у всех вас: надоела, состарилась – вон!
– У всех? – усмехнулся он. – Думаю, ты ошибаешься.
– Да какая разница, – возмутилась Даша, – у всех или через одного? Лично меня волнует моя жизнь, как ты понимаешь, а на всех мне наплевать!
«Тебе всегда было на всех наплевать, – подумал Лагутин. – На всех, кроме себя».
– Ну и что дальше? – вздохнув, поинтересовался он. – Какие планы на жизнь?
Дежурный вопрос предполагал дежурный ответ: «Ничего, как-нибудь переживу. Страдать из-за вас, мужиков – чести много! Сопли утру и – вперед! К новым достижениям и горизонтам». Это было бы вполне в Дашином стиле – такой вот бодренький и веселый ответ. Но она расплакалась.
– Да ничего! Мне сорок два, Лагутин! Денег – ноль, квартиры своей нет, профессии – тоже. С дочерью отношения кошмарные. Кредитка пустая. Вот я и решила вернуться в Москву. А что мне делать, Лагутин? Что мне еще остается?
– Ну подожди, – разгорячился он, – подожди! Мне кажется, ты сильно преувеличиваешь! Вы столько лет прожили – и у тебя ничего нет? У вас же там, в Европе, закон на стороне жены, женщины. Тем более – женщины с детьми! Ну не может же он выставить тебя на улицу? А алименты? Он же обязан! Сколько вашему мальчику?
