«Знаю, ты считаешь меня дурой набитой, но даже тебе будет трудно поверить в то, что случилось дальше. Такое может случиться лишь со слабачкой, которая до смерти боится одиночества. Чей сын поступил в университет на другом конце страны и вот-вот уедет. Это может произойти лишь с такой идиоткой, как я, способной час за часом, месяц за месяцем слушать враки от сволочи вроде тебя, слушать упоенно, как музыку по радио.
А дальше я перестала быть матерью. Я согласилась дать показания о том, где находился Рекс за несколько дней до ареста – притом, что я понятия не имела, куда он ездил и где был. Он, как обычно, исчез из моей жизни на несколько дней, просто как сквозь землю провалился. В субботу днем он вернулся уже без «корвета», который якобы оставил в городе у своего приятеля из города (этому приятелю он помогал открыть собственный ресторан). Тогда-то Рекс и попросил у меня машину. Его адвокат заверил меня, что эта маленькая ложь точно поможет Рексу не сесть в тюрьму за Люка. «Учитывая обстоятельства, – сказал Кэрол, – это меньшее, что вы можете сделать». В тот же день я узнала об уголовном прошлом Рекса (его несколько раз обвиняли в мошенничестве и торговле наркотиками), однако это не помешало мне дать нужные показания. Потом адвокаты, прокурор и Рекс велели мне уговорить Люка признать вину – чтобы скостить ему срок. Я сделала и это. Хоть Люку уже и исполнилось восемнадцать, пели они, его просто пожурят и отпустят на свободу, ведь раньше он не привлекался. Это никак не повлияет на его жизнь, и он спокойно поступит в университет. Думаете, я попыталась проверить эти утверждения? Позвонила в Стэнфорд, тренеру, другому адвокату? Конечно, нет! Я поверила Рексу на слово. И вместо того чтобы нанять приличного адвоката и отдать Люка на милость присяжным, я уговорила сына признать вину. К тому времени он просидел в тюрьме уже несколько дней и был запуган до смерти угрозами окружного прокурора, который обещал ему десятилетний срок. Адвокат убедил Люка, что это его единственный шанс на нормальную жизнь, и в конце концов мой сын признал вину. Он признал вину и провел в тюрьме одиннадцать месяцев.
А дальше случилось очевидное. Спустя три недели Рекс исчез. Не попрощался, не позвонил, не оставил записки. Ничего. Больше я его не видела. Ты-то небось уже понял, к чему шло дело. Дура набитая связалась с мошенником, тот получил от нее, что хотел, и быстренько смотал удочки. Ты, конечно, уже слышал эту историю. Слышал, видел и сам проворачивал такое множество раз.
Я тебе рассказывала, что незнакомая женщина сегодня влепила мне пощечину? Вот это да! Ты, вероятно, знаком с ее отцом – таким же идиотом, готовым распрощаться с денежками ради возможности поболтать с кем-то по телефону. Но тому идиоту повезло: за него вступилась дочь. Всыпала мне по первое число. И слава богу. Она вправила мне мозги. Наконец кто-то вправил мне мозги!!! Знаешь, что она сказала? Что я ломаю людям жизнь. Она права. И еще она велела мне это прекратить, Уинтон. Она велела мне прекратить, Уинтон, и я прекращаю это безобразие прямо сейчас».
Прежде чем Уинтон успевает ответить, Лидия встает из-за кухонного стола, на прощание ласково прижимает трубку к груди и вешает ее. Соседи сверху выключили телевизор, и впервые за вечер в квартире наступает полная тишина.
Сайлас
Минуло уже девять месяцев с тех пор, как он бросил тут велик и прокрался к сараю. Как и той ночью, сейчас на небе ярко светит луна – не совсем полная, но почти. Она освещает дорогу и обширные яблоневые и грушевые сады через дорогу, где они с друзьями раньше проводили столько времени. В голубоватом свете луны он видит Итана и Чарли: те насаживают яблоки на длинные палки и швыряют их с размаху в каменную стену. Яблоки эффектно взрываются. Сколько времени они убили в этих садах, взрывая фрукты и хохоча до полусмерти? Он помнит рабочих-мексиканцев, которые махали им руками и ничего не говорили. Никому не было дела до украденных и уничтоженных яблок. Когда они были здесь в последний раз? Сайлас не помнит. Позапрошлым летом? Три года назад? Это словно было в другой жизни. Что-то светится в темноте… Он подходит ближе и видит старый почтовый ящик Джун Рейд, серебристый и помятый. Так и стоит на прежнем месте, только немного покосился: красный флажок смотрит в землю. Сайлас начинает медленно спускаться по подъездной дорожке.
Дома больше нет, на его месте – темный прямоугольник взрытой земли, удивительно маленький: как здесь мог поместиться полноценный дом с кучей комнат, мебели и коммуникаций? Никакой копоти или обугленных досок, ни намека на пожар. Сайлас подходит к тому месту, где когда-то было кухонное окно, и разглядывает воздух над странным прямоугольником, похожим на только что перекопанный огород или огромную свежую могилу. Сайлас подскакивает от неожиданного звука: где-то хрустнула ветка. Невдалеке маячит старый каменный сарай, в лунном свете похожий на привидение. Крыша из кедровой дранки почти полностью сгорела, но стены и дверь уцелели. Поразительно: внутри так и стоят две коробки с банками из-под варенья. Сайлас входит, садится на земляной пол и прислоняется спиной к холодным камням.
Девять месяцев назад он вернулся сюда, потому что у него не было выбора. Который был час? Теперь уж не вспомнить. Домой с работы он пришел около восьми вечера – успел поужинать вместе с родителями и сестрами. Они все расспрашивали его о приготовлениях к свадьбе и ужине после репетиции: кого он видел, что слышал. Сайлас не понимал, с какой стати они так интересуются, особенно мама. Та хотела знать, не видел ли он Лидию Мори, мать Люка. Они враждовали с юности. «Она небось опять приперлась в коротеньком платье с огромным декольте? В таком виде она раньше ходила в “Пробку”». Гленн завизжала: «Мам! Нехорошо так говорить!» Папа рассмеялся, и все тут же подхватили тему.
Съев брикет ванильного мороженого, которое мама дает ему на десерт, Сайлас встает из-за стола и уходит к себе в комнату: скорей бы дунуть и завалиться спать. Посреди лестницы он останавливается. Что-то неладно. Где рюкзак?! Грудь спирает от страха. Может, остался за столом? Сайлас сбегает по ступеням и с непринужденным видом проходит мимо стола к раковине. «Водички захотелось», – поясняет он на всякий случай, осматривая пол и стулья. Пусто. Рюкзака нигде нет. Пока его не успели спросить еще о чем-нибудь, Сайлас уходит к себе и пытается вспомнить свои действия перед отъездом домой. Когда они с Чарли и Итоном курили и валяли дурака на Луне, рюкзак был при нем. А потом он впопыхах спрятал его в каменном сарайчике, за стеклянными банками из-под варенья, чтобы не мешал работать и никому не мозолил глаза.
И тут его осеняет. РЮКЗАК ДО СИХ ПОР ТАМ! За коробками, в сарае, рядом с домом. Чертов рюкзак все еще там, а в нем – его бонг, трава, школьный пропуск, разрешение на работу и немного наличных. Завтра с утра в доме соберется тьма народу: они вынесут из сарая все вещи и начнут готовиться к приему. Рик Хоулэнд, хозяин ресторана, уж точно прибудет до восьми, а сам Люк обычно встает в шесть утра. Даже если Сайласу удастся опередить Рика, Люк-то уж точно пройдется с утра по лужайке, собирая ветки и проклиная лодырей-рабочих.
Тяжело отдуваясь, Сайлас садится в кровати. Ему страх как хочется спать: конечно, целый день работал и курил! Черт, как теперь восстановить дыхание?! Он упирается кулаками в бедра, делает глубокий вдох и мечтает поскорей лечь. Но ничего не поделаешь, надо вернуться к Джун Рейд. Выехать на Уайлди-роуд, затем промчаться вдоль пруда Индиан-Понд и свернуть к дому. Только сперва дождаться, пока все (и в доме Джун Рейд тоже) уснут.
