Лишь раз он позволил себе что-то сказать по поводу случившегося – когда его допрашивали копы и начальник пожарной инспекции. Вечером они пришли к нему домой и спросили про день накануне свадьбы, когда он работал на участке Джун Рейд. Он рассказал ровно то же, что рассказывали Итан и Чарли: Люк поручил им привычную работу, какую они всегда делали для нью-йоркцев вроде Джун Рейд. Убрать сорняки с дорожек, сгрести упавшие ветки и листья, подравнять края цветочных клумб. Вот только заплатил он на сей раз вдвое больше и авансом. Вручая им деньги, Люк попросил выполнить работу в два раза лучше обычного. «Вы, ребята, молодцы, но сегодня я прошу вас выложиться на все сто». Сайлас передал эти слова полиции, однако те как-то не очень заинтересовались. Они больше расспрашивали про настроение Люка, не пил ли он, не употреблял ли наркотики. Сайлас ответил, что ничего такого не замечал. Люк был очень занят и немного взвинчен, но настроение у него было нормальное. Сайлас с ребятами приехали к дому Джун Рейд около двух часов дня, и сначала Люк работал вместе с ними: косил «джон диром» лужайки, пока Итан, Чарли и Сайлас делали все остальное. Около четырех часов дня Люк убежал по делам до половины седьмого. Как только он вернулся, Итак и Чарли укатили на стареньком «Саабе», а Сайлас поехал домой на велике – благо ехать было недалеко, меньше мили.
Кое о чем все трое умолчали: вскоре после отъезда Люка они сбежали за дом, на поле, за которым начинались земли Церкви объединения (церковь Муна подростки называли Луной, а ее последователей – лунатиками). Они не рассказали, как засели неподалеку от Луны и по очереди дули из бонга. У всех троих была с собой травка, так что они смешали три сорта и выкурили «свадебный салат», как язвительно назвал гремучую смесь Чарли. На Луне три друга потеряли счет времени и вернулись к работе лишь около шести вечера. Сайлас закинул желтый рюкзак с бонгом в каменный сарай рядом с кухней, приятели наспех закончили дела и еще до темноты разъехались по домам. К тому времени возле дома Джун Рейд уже стояло множество машин, а в доме – после репетиции свадьбы – было полно народу. Приятели решили, что Люк на них зол (их ведь нигде не было, когда он вернулся), и сбежали, не попрощавшись. К тому же он бы сразу увидел, что они накурились. Перед уходом Сайлас успел заметить на крыльце Лидию. Она сидела с Джун на плетеном диванчике и смеялась, а вокруг них, на столах с едой и цветами, мерцали крохотные чайные свечки. Он по сей день помнит запах свежескошенной травы, первые розовые полоски заката на горизонте и хлопанье брезента на ветру. Миллионы раз Сайлас прокручивал в голове эти две-три секунды перед отъездом домой.
Подумать только, та женщина на крыльце майским вечером и эта, что сейчас угрюмо переходит Херрик-роуд, закутавшись в бордовую флиску, – один и тот же человек! С тех пор он ни разу не слышал ее смеха и не видел, чтобы она улыбалась.
Сайлас немного сбавляет шаг. Интересно, Лидия вообще знает, кто он такой? Как-никак он три лета подряд работал на Люка почти каждый день, а весной и осенью – по выходным. Видела ли она его в тот вечер, дома у Джун Рейд? Он помнит, как стоял рядом с сараем, а потом услышал голос Люка из кухни и помчал прочь. Помнит, как бежал к подъездной дорожке и летел на велике вдоль зеленых кукурузных полей, что начинаются от края земель Джун Рейд и тянутся до самой церкви, где ее дочь должна была завтра выходить замуж. На Индиан-Понд-роуд он притормозил и полюбовался раскинувшимся над головой багровым закатом. Он помнит, как в траве мерцали светляки, а по обеим сторонам дороги высился густой лес. Он остановился, сполз по каменистому склону к воде и помочился в идеально гладкое зеркало пруда: от струйки мочи по отражению неистового неба тут же поползла рябь. От этого перед глазами все поехало, как от дури (тем более он и так уже был под кайфом). В какой-то момент облака над его головой превратились в гигантского дракона, раскинувшего крылья над всем миром. Сайлас тут же попятился от воды. Зрелище было жуткое: дракон оскалил зубы и изрыгал пламя, из его ноздрей вился дым, величественные крылья пестрели облачной чешуей, а огромный хвост крутыми завитками уходил за горизонт. Глаза этого удивительного чудища были голубые – длинные щели в клубах облаков. Дракон стал медленно поворачивать голову к Сайласу и распахивать глаза. Тот застыл на берегу пруда, ни живой ни мертвый от страха.
Спустя месяцы Сайлас забыл про дракона – забыл, как на несколько ужасных секунд поверил, будто дракон настоящий. Забыл, как в темноте выбирался обратно на дорогу и поначалу не мог найти велик: тот свалился за дерево, к которому был прислонен. Теперь Сайлас вспоминает эти страшные мгновения – как он бегал по темному лесу, спотыкаясь о корни, и искал велосипед, – и мечтает туда вернуться. Вновь слепо метаться в кромешной тьме, пока еще ничего не зная. Не зная, где велосипед. Не зная, что случится ночью и утром. Не зная, что полная луна скоро осветит всю долину. И что потом, когда вся его семья уснет, он опять запрыгнет на велик и помчит обратно, надеясь, что лунный свет поможет ему добраться до дома Джун Рейд.
Сам того не замечая, Сайлас вновь ускоряет шаг и догоняет Лидию. Перейдя Херрик-роуд и очутившись на тротуаре, который тянется вдоль всей Аппер-Мейн-стрит, он начисто забывает, что не должен показываться ей на глаза. Всего несколько минут назад их разделяло расстояние в три-четыре автомобиля, а сейчас Лидия шагает уже в считаных ярдах от него. Ему бы остановиться и тихонько свернуть к какому-нибудь дому, но он еще никогда не подходил так близко. Он вроде бы даже слышит ее дыхание. На улице прохладно, однако на ее шее выступили капельки пота. Она сняла флиску, и сквозь влажные пятна на белой футболке немного просвечивает кожа. Сайлас переводит взгляд с одного пятна почти обнаженного тела на другое. Наклоняется ближе. Вдруг оступается. Ботинок громко скребет по присыпанному песком тротуару, и Лидия вздрагивает, впервые замечая его присутствие. Другой ногой Сайлас ненароком поддевает ветку, и та ударяет ее по пятке. Лидия резко останавливается и оборачивается. Он замирает на месте. Она начинает пятиться.
Джун
Преодолев лабиринт размытых, усыпанных камнями проселочных дорог, что ведут от озера Боумен, Джун выезжает на трассу № 93 к югу от Калиспелла и облегченно выдыхает. Под Бьюттом она сворачивает на федеральную магистраль № 90, а позже – к Солт-Лейк-Сити. В Айдахо она начинает замечать, что ее машину немного ведет влево. С каждой милей ситуация ухудшается: когда впереди наконец возникает вывеска «Тексако», Джун уже с трудом может ехать прямо. Увы, подростки за кассой не умеют менять шины, а само заведение оказывается скорее деревенским продуктовым, нежели заправкой, сотрудники которой должны хоть немного смыслить в автомобилях. Джун решает дождаться какого-нибудь проезжего. Вскоре к бензоколонке подъезжает пикап, за рулем которого сидит пожилой бородатый мужчина с копной белых волос и в красной фланелевой рубашке. Джун спрашивает, умеет ли он менять шины, и по его веселому удивленному взгляду понимает, что обратилась по адресу. Он отдает честь и громко чеканит: «Броди Кук на службу прибыл». Она молча качает головой. «Ну и ладно», – по-прежнему весело произносит он, заправляет бак, расплачивается и отгоняет машину подальше от колонок. Припарковавшись рядом с ее «Субару», он спрашивает, где запаска. «Варианта два: в голове или в хвосте». Выжидающе смотрит на нее. Она понятия не имеет, как ответить, и тогда он отвечает сам: «Ладно, начнем с головы». Быстро окинув взглядом двигатель, он констатирует: «В хвосте, стало быть». Открывает багажник, и сзади раздается вопрос: «Куда пока убрать чемоданы?» Джун вновь теряет дар речи, и тогда он обходит машину с чемоданом в одной руке и большой спортивной сумкой в другой, ставит их на асфальт и говорит: «Покараульте их чуток». Затем возвращается к багажнику и достает из специального отсека под ковриком запасную шину.
