Точно по стволу скорченного меллирона.
Тьма завопила. У вопля не было голоса, так же как не было плоти у ненасытного рта. У Яннема едва не лопнули перепонки, и кровь хлынула теперь не только из носа и рта, но и из ушей. Но в то же время ему как будто стало полегче: Тьма отвлеклась от того, кого поначалу приняла за жертву, любезно приведенную для нее Брайсом. Яннем попытался приподняться на четвереньки. Еще усилие – и он встал на ноги, шатаясь, но уже в состоянии снова владеть своим телом. У него болела каждая мышца, но это не имело значения. Брайс тем временем продолжал расправу над источником – меч переломился пополам от первого же удара, однако меллирон тоже не устоял: в стволе зияла глубокая вмятина, сочащаяся черной жижей, словно гнилая рана. Теперь Брайс выламывал ствол, пытаясь голыми руками закончить то, что начал оружием. Яннем шагнул к нему, чтобы помочь, но не успел: меллирон разломился, не с хрустом, а с омерзительным чавканьем, как будто Брайс не сломал дерево, а оторвал голову живому человеку.
Потом повернулся и со всей силы пнул ногой алтарь, заваливая его навзничь.
– Иди ты к демонам! – закричал Брайс во всю мощь легких. – Убирайся обратно к демонам, мама!
И вот тогда Тьма атаковала их по-настоящему.
Это были тени. И это не были тени. Чернее теней, такие же зыбкие и летучие, но обладающие собственной плотью. То, что породило эти создания, находилось не в этом мире, а в ином – мире без света, а значит, и без теней. Наверное, правильнее было бы называть их отражениями, хотя отражения обычно также не обладают собственной плотью… как и волей. И злобой. Неиссякаемой, вечной злобой, которой достало бы, чтобы затопить и погрести под собой весь мир.
Но самым страшным было то, что Яннем узнал эту злобу. Узнал эти отражения.
У каждого из них было его лицо.
– Яннем! – закричал Брайс.
Тот обернулся и увидел, как его брат, широко распахнув глаза, тянет к нему руки с оплавленными до мяса пальцами.
Яннем схватил его за руку, и Брайс вскрикнул от боли.
– Я ничего не вижу, – выдохнул он. – Она меня ослепила.
Яннем не стал задавать вопросов. Тьма уже искалечила их обоих, но он внезапно преисполнился решимости вытащить их отсюда живыми. В конце концов, он ведь старше. Заботиться о своем младшем брате – его прямая обязанность. Его главная обязанность. Это то, чего никто не посмеет у него отнять.
Он обхватил Брайса за пояс, забрасывая его руку себе на плечо. Брайс смотрел прямо перед собой, кровавые слезы чертили темные дорожки на его щеках. Глаза стали совершенно слепыми, словно их затянули темные бельма – две пугающие капли тьмы посреди мертвенно белеющих белков.
– Тут темные твари, – сказал Яннем. – Их десятки. Они тянутся к нам. Я не знаю, как их отогнать.
– Я смогу, – прохрипел Брайс. – Но тебе придется меня вести. Я ослеп, ох, проклятье, я ослеп…
– Я тебя выведу. Только не подпускай их к нам. Ну, пошли.
Это был очень долгий путь. Они преодолевали не более ярда в минуту, медленнее, чем слизняки, ползущие по камням. Здоровой, неискалеченной рукой Брайс постоянно делал пассы и бросал арканы, его губы шевелились, время от времени с них срывались то заклинания, то болезненные стоны. Яннем даже вообразить не мог, что он испытывает. Сам Яннем не чувствовал ничего, кроме бешеной, неодолимой решимости. Они сделали это, уничтожили источник, и теперь Брайсу просто надо убить темных тварей, которые источник породил во всплеске агонии. Брайс справится. Он умеет совершать невозможное. А Яннем умеет его направлять.
Вместе они оказались отличной командой.
Дверь распахнулась словно сама собой, и оба брата вывалились из нее, словно пара пьяниц из трактира. Яннем повалился ничком, Брайс на него – он был страшно тяжелым, от него воняло гарью и кровью. Яннем знал, что сам ничуть не в лучшем виде, но, по крайней мере, его больше не тянуло выблевывать кишки. Очередная темная тварь с визгом порвалась в клочья, как изветшалая тряпка. Визг долго еще звенел в измученных ушах Яннема, так что он даже не сразу понял, что эта тварь была последней.
– Все, – прохрипел он. – Брайс, все. Мы дошли.
Яннем с трудом спихнул с себя обмякшее тяжелое тело. Оно неуклюже скатилось и замерло неподвижно. Яннем сел, развернулся к Брайсу, перевернул на спину.
Лицо Брайса покрывали ошметки оплавленной плоти, обнажая страшно зияющие раны, словно выеденные кислотой. Волосы частично обгорели, открывая эльфийские уши, которые он до сих пор стыдливо прятал. И седины в волосах Брайса стало еще больше. Гораздо больше.
Затянутые черными бельмами глаза не моргая смотрели в потолок.
– Нет, – сказал Яннем. – Пожалуйста. Только не сейчас.
Он вжал обе ладони Брайсу в грудь, надавил так, что захрустела грудина. Человеческое сердце не может впустить в себя Тьму – оно или само потемнеет, или разорвется. Сердце Брайса столько раз оказывалось близко к тому, чтобы потемнеть, но этого так и не произошло. Он был для этого слишком сильным. И слишком хорошим. «Он хороший, – подумал Яннем, продолжая вжимать ему в грудь стиснутые руки. – Не надо, не забирайте его у меня». Он сам не знал, кого просит. Не знал, захотят ли еще когда-нибудь взглянуть на него Светлые боги.
Но они все-таки захотели.
Брайс закрыл глаза. И снова открыл их, уже более не затянутые темными бельмами. Со свистом втянул воздух.
– Ян, – выдавил он. – Ох, Ян. Ты хреново выглядишь, брат. Столько крови. Проклятье… Да перестань ты на меня так пялиться. Позови кого-нибудь. Кого угодно.
Яннем наклонился и сгреб его в объятия. Несильно, чтобы не причинить лишней боли. И ненадолго, чтобы не терять больше времени.
А потом сделал, как он просил.
Глава 22
Брайс довольно редко смотрелся в зеркало; он вообще был не из тех, кто любит покрасоваться. К тому же ему всегда казалось, будто отражение с блестящей серебряной пластины глядит на него с молчаливым упреком. За то, что он полуэльф. За то, что младший сын. За то, что всегда был никем, а когда получил шанс стать кем-то, то едва не погубил и себя, и все, что ему дорого. А теперь к этим упрекам добавился новый – за то, что так беспечно и безответственно заигрывал с Тьмой.
Но больше упреков Брайс боялся увидеть в глазах своего двойника слабую искру Тьмы. Потому что там, у источника, он вовсе не погасил ее, как могло показаться Яннему. Невозможно погасить Тьму. Не родился еще маг – ни человек, ни эльф, – который на это способен. Хотя, возможно, родится когда-нибудь…
Брайс же не погасил Тьму, а только лишь ПОГЛОТИЛ – так, как она собиралась поглотить его. И она навсегда останется глубоко у него внутри, похороненная заживо, присыпанная землей. Он создал клетку внутри себя и выбросил ключ, но до конца своих дней ему придется нести дозор, чтобы клетка не оказалась сломана, а замок – сорван. Поэтому отныне всякий раз, глядя в зеркало, Брайс будет видеть в собственных глазах Тьму, беснующуюся в своей клетке.
