Но хоть война и закончилась, вражда осталась. Память о том, что светлые расы не только не помогли людям в борьбе с орками, но и сами пошли против них, оказалась в митрильцах весьма крепка. Суровый горный климат, нехватка плодородной почвы, необходимость снова и снова отвоевывать предгорье у орочьих орд – все это не способствовало развитию в митрильцах излишнего мягкосердечия. «Кругом враги, а кто не с нами, тот против нас» – вот на какой идее взрастали многие поколения в течение тысячи лет. А гномы и эльфы, со своей стороны, ничего не делали, чтобы исправить положение: их мало волновала жизнь людей в отдаленном горном королевстве. Империя людей, постепенно набиравшая все большую силу, пыталась наладить с Митрилом связи, но короли Митрила негодовали от того, как вольготно ощущали себя в Империи ненавистные гномы и эльфы. «Кто не с нами, тот против нас, друг моего врага – мой враг», – упрямо твердили митрильские короли, а с ними – митрильские жрецы и маги, которым замкнутый образ существования королевства был только на руку: закрытым миром проще управлять. И хотя не существовало прямого запрета на посещение Митрила светлыми расами, горожане пялились на их представителей как на диковину, больше того – диковину враждебную и потенциально опасную.
Так что эти двое гномов, так запросто приехавшие в Митрил, вошедшие в таверну и севшие за один стол с людьми, – отчаянные ребята.
– У вас, гномов, Зимнего Поста нет, – сказал Брайс. – Правда же?
– Правда, – подтвердил Тофур. – У нас другой календарь, да и дань богам по-своему отдаем.
– Значит, у вас наверняка есть с собой выпивка. Этот, как вы его называете… бар-дамар?
Гномы переглянулись. Ройс, Артен и другие мастеровые вытаращились на Брайса. Брайс в упор смотрел на гномов.
Тофур коротко хохотнул. Вынул из сумы плоскую железную флягу. Потряс ею: внутри соблазнительно забулькало.
– Да иди ты, Бриан, – неуверенно сказал Ройс. – Оно-то понятно, бухнуть охота, но ведь Пост, траур, то да се… да и вон, пялятся на нас…
Брайс, не взглянув на него, протянул руку, и гном вложил в нее флягу. Брайс отвинтил крышку, нюхнул – и отшатнулся, когда на него дохнуло таким нестерпимым смрадом, что защипало глаза. Гномы загоготали опять, теперь уже оба.
– Только ты учти, парень, что на вас, людей, бар-дамар действует непредсказуемо. Может замертво с ног свалить, а может, обблюешься весь, смотря на то, крепкое ли у тебя нутро.
– Вот сейчас и проверим, крепкое или нет, – сказал Брайс и поднес флягу к губам.
«Пью за тебя, отец. Не знаю, к каким богам ты ушел, но пусть они примут тебя и облегчат твой путь», – подумал он и отхлебнул из фляги.
Тофур – или Дваин – не соврал. Расплавленный свинец, сдобренный кислотой виверны и тролльими соплями, был бы куда более приятным и бодрящим пойлом. Брайс затаил дыхание и, быстро сунув левую руку под стол, тайком свернул защитный аркан, оберегая внутренности. Ему казалось, что в желудке у него ворочается чей-то чугунный кулак. Прошло бесконечно много времени, прежде чем буря улеглась, и Брайс, с трудом удерживая рвотные позывы, мужественно выпрямился за столом.
Теперь уже гномы таращились на него во все глаза.
– Ты глянь! – воскликнул Дваин. – Да я до самого Солнцестояния про это всем рассказывать буду. Никогда не видел, чтоб человек так бар-дамар хлебал!
– А я и не…
Брайс едва не сказал: «А я и не человек. Только наполовину». Совершенно не подумав о том, чем это может кончиться. Ядреное гномье пойло ударило ему в голову, и в долю секунды Брайс опьянел так, как не пьянел ни разу в жизни. От глупейшего саморазоблачения его спасла случайность. Брайс увидел упавшую на него тень, а когда обернулся, то перед ним стояли четверо… нет, пятеро мужчин, еще недавно сидевших в противоположном углу таверны. Все они были одеты в черное с головы до пят – полный траур по королю, что означало благородное происхождение. Брайс окинул взглядом их лица: слава богам, знакомых нет. И все же он подобрался и поднялся на ноги, надеясь, что его не шатает из стороны в сторону.
– Милорды, – поприветствовал он пятерых мужчин, в холодном молчании глядящих на него. – У вас ко мне какое-то дело?
– Как ты смеешь, – проговорил один из дворян размеренным, почти певучим голосом, – как смеешь в день похорон нашего славного короля сидеть с простолюдинами, хуже того – с грязной кровью, и пить с ними их грязное пойло, нарушая священный Пост?
Брайс мгновенно протрезвел. И расцвел. Он понял, что будет драка, еще когда только заприметил этих пятерых – они сидели в углу тихо и ничего не ели, у них было горе, и чужое легкомыслие в такой день они сочли за личное оскорбление. «Умер мой отец, но горе у них. Кто я после этого?» – подумал Брайс, но не позволил и этой мысли увести его слишком далеко. Он имел право ответить этим людям, куда большее право, чем они могли помыслить.
И он им ответил.
– Да, милорды, король умер. Но теперь у нас новый король. Его имя Яннем. Впервые за тысячу лет на трон Митрила взойдет человек, не владеющий магией. И не значит ли это, что старый мир сегодня рухнул, милорды? Не значит ли, что с этого дня многое может измениться? В том числе вековые законы и предрассудки. А за это, я считаю, стоит выпить!
Его слова произвели эффект разорвавшегося фаербола. Все в таверне – а Брайс нарочно сказал так, чтобы его голос донесся в каждый угол, – замерли, ошеломленные услышанным. И верно: весть о том, что Совет признал Яннема монархом, еще не успела распространиться. Ее принес Брайс. Он лично сообщил всем о своем проигрыше и позоре.
«Ну же. Вперед, дайте мне повод!» – мысленно крикнул он, мечтая только о том, чтобы сорваться и дать выход скопившейся ярости.
Боги, Светлые или Темные, услышали его мольбу.
– Если так, то это к добру, – тяжело роняя слова, сказал дворянин. – Потому что уж лучше пусть нами правит король, неспособный к магии, чем эльфийский ублюдок-полукровка, который, глядишь, напустил бы в Митрил вот такой вот швали!
И он обвиняюще ткнул пальцем в притихших гномов.
Брайс улыбнулся. Те, кто видел эту улыбку, запомнили ее – и долго вспоминали потом, когда ком покатился. Но пока это был не ком, а лишь первый, мелкий камешек в нем. Пылинка, рождающая бурю.
Брайс вскинул руки, сплел аркан и выстрелил в дворянина магией.
Рука, обвиняюще выпрямленная в сторону гномов, хрустнула и переломилась, как сухая ветка.
Дворянин пронзительно вскрикнул и отшатнулся. Он не ждал нападения, тем более магического: применение магии в пьяных драках запрещалось и каралось строже, чем драки с использованием оружия. Мастеровые тут же вскочили со скамей и хлынули в стороны, кто-то прижался к стенам, кто-то и вовсе выбежал на улицу, призывая стражу. Дворянин со сломанной рукой выпрямился и посмотрел на Брайса. В его глазах боль и ненависть мешались с недоверием.
– Так ты этого хочешь? Этого? Ты, щенок… – прохрипел он и выбросил вперед здоровую руку, послав могучую ударную волну.
