Без какой бы то ни было защиты.
Тронный зал императорского дворца поражал размерами, вычурностью, избыточным украшательством и неэкономным использованием свечей – их полыхало не меньше тысячи, от чего в воздухе стоял жар и чад, потому что снимать вовремя нагар с такого количества свеч не успевала и дюжина слуг. В зале толклись сотни придворных, тоже вычурных, расфуфыренных, разодетых с кричащей безвкусицей – все эти жабо, кружева, сверкающие побрякушки не только на женщинах, но и на мужчинах… Яннем и его свита в их строгих, темных одеждах, самым богатым украшением которых были золотые позументы, выглядели на этом пестром фоне почти как простолюдины.
– Поглядите-ка, стая северных ворон, – фыркнул кто-то в толпе.
Раздался смех; их разглядывали, на них пялились, дамы тыкали в них надушенными веерами, мужчины посылали презрительные ухмылки. Стая северных ворон, горные варвары, пустые ничтожества. Яннем чувствовал, что у него горят щеки, и опасался, что эти два ярких пятна слишком заметно выделяются на фоне строгости его свиты.
И тем не менее он не опустил голову и не отвел глаза, идя сквозь широкий проход к императорскому трону, стоящему на высоком, застланном шелковыми гобеленами помосте. Подойдя на положенное по этикету расстояние, Яннем слегка наклонил голову, не сводя глаз с императора Карлита, который сидел на троне развалясь, в развязной позе, закинув ногу на ногу. Он о чем-то болтал с женщиной, сидящей рядом с ним – очевидно, императрицей, – и демонстративно не замечал Яннема до тех пор, пока тот не оказался совсем близко.
Лишь тогда император людей взглянул на митрильского короля, соизволив заметить его кивок. Вопросительно изогнул светло-рыжие редкие брови.
– Разве так приветствуют своего императора? – спросил Карлит.
Развязный гомон придворных стих: все подобрались и смолкли в предвкушении грандиозного представления.
– Вы не мой император, ваше величество, – бесстрастно ответил Яннем в наступившей тишине. – Полагаю, наше приветствие должно быть приветствием равных.
Разумеется, придворных это возмутило. Снова шепоток, смешки, оскорбительные замечания, но лишь вполголоса, не слишком явно: ведь император еще не сказал решающего слова. Яннем не двигался, он неотрывно смотрел на Карлита. Это оказался нестарый с виду человек, хотя Яннем знал, что Карлит ненамного моложе его отца. Его тело было подтянутым, но на лице лежала отчетливая печать многочисленных пороков, которым он предавался годами и с непреходящим усердием. Яннем был молод, но уже умел разбираться в людях, и он с первого взгляда понял, что перед ним самодовольный, развращенный, пресыщенный и немного скучающий ублюдок, без принципов и даже, возможно, без каких-либо значительных целей. Это одновременно внушало надежду и вселяло смятение, потому что Яннем совершенно не представлял себе, чего от этого человека можно ждать.
– Приветствие равных, – повторил император слова Яннема, словно смакуя их. – Недавно один человек уже заводил со мной разговор в подобном тоне. Но его спеси ненадолго хватило. Возможно, вашему королевскому величеству стоит взять с него пример?
Он кивнул куда-то, и толпа расступилась. Яннем посмотрел.
И земля разверзлась у него под ногами.
Он старался не думать о Брайсе, пока ехал сюда. Яннем понимал, что большая часть вины за случившееся лежит на нем самом: если бы он не арестовал Брайса, а потом не позволил ему бежать, ничего этого бы не случилось. Брайсу некуда было податься; естественно, что сначала ему пришлось отправиться на земли Империи, единственной страны, с которой Митрил граничил по эту сторону гор. Даже если бы Брайс смирился с изгнанием и решил отправиться за Долгое Море, все равно путь его лежал через сотни лиг имперских земель, и совсем неудивительно, что во время этого безрадостного путешествия его схватили. Яннем надеялся, что с ним обращаются сообразно его положению. Хотя более чем иронично надеяться на такое тому, кто собственноручно швырнул Брайса в подземную темницу и предал изощренной пытке. Так что тревога Яннема за то, не мучает ли Карлит его брата, была просто нелепа, с учетом всех обстоятельств. И все же он тревожился. Как будто никто другой не имеет права пытать и казнить его брата – никто, кроме Яннема. Словно это только его священное право.
Но Брайса в Эл-Северине не казнили. И не пытали, судя по его весьма цветущему виду. Даже слишком, ОСКОРБИТЕЛЬНО цветущему. Словно он не гнил в вонючей яме все эти недели, а прохлаждался в весенних садах, пировал за императорским столом и вкушал ласки императорских шлюх. И судя по всему, именно так дела и обстояли, потому что сейчас Брайс стоял совсем близко к трону в толпе, как простой придворный, а на локте у него висела красивая блондинка в платье такого ядовито-зеленого цвета, что при одном взгляде на него слезились глаза. Но хуже всего то, что точно так же был одет и сам Брайс. Они выглядели словно пара новобрачных, впервые вышедшая в свет: атласный камзол Брайса был сшит из той же убийственно-зеленой ткани, из-под камзола выглядывал кроваво-красный стеганый жилет, того же цвета панталоны со смехотворно огромными бантами из атласных лент, и такой же лентой были перехвачены на затылке его отросшие волосы. И еще кружева, и жабо, и прочая безвкусица, которая так выделяла при митрильском дворе императорских послов и виконта Эгмонтера, когда он еще состоял в членах Совета. Яннем глядел на своего брата во все глаза, совершенно не представляя, как, почему он позволил вырядить себя, словно шута, почему так по-хозяйски льнет к нему эта вульгарная девка, а главное – почему Брайс при этом держит спину так же прямо, как и Яннем, и почему столько льдистого презрения в его глазах, обращенных на старшего брата…
На секунду мелькнула безумная мысль: а Брайс ли это вообще? Или кто-то очень на него похожий? А Брайс давно корчится на колу? Потому что этот человек не был братом Яннема. Ни тем, кто вел в бой его армии, ни тем, кого Яннем боялся настолько, что приказал бросить в тюрьму, ни тем, с кем они дружно хохотали в сыром подземелье, вспоминая собственные проделки из такого далекого, почти нереального детства.
«Кто ты? – подумал Яннем. – Кто ты и во что ты меня втравил?»
Он безмолвно смотрел, как этот человек (действительно Брайс, хотя что-то глубоко внутри Яннема отчаянно противилось самой этой мысли) аккуратно отцепляет цепкую лапку своей дамы от локтя и выходит вперед. На его лоснящихся красных сапогах были посеребренные шпоры, и они звенели при каждом шаге, словно бубенчики на шутовском колпаке. Брайс остановился напротив брата, окинул с головы до ног льдистым, неприязненным взглядом, в котором было куда больше Империи, чем Митрила. Что бы они с ним ни сотворили, это не отняло у них много времени. «А чего ты хотел? – мелькнуло у Яннема. – Думал, поможешь ему сбежать, приказав никогда не возвращаться, и он сразу же тебе все простит? Он имеет полное право ненавидеть тебя. Ты дурак, что только теперь это понял».
Брайс медленно, картинно развернулся на каблуках, встав к Яннему спиной. И проговорил – сквозь зубы, но достаточно отчетливо, чтобы его голос разнесся на весь зал:
– Гляди, братец, как должно приветствовать великого Императора людей его смиренным вассалам.
