Внезапно со всех сторон раздались автомобильные гудки. Брэм, не желая прерываться, продолжал ее целовать, но клаксоны звучали все настойчивее. Шейх по системе внутренней связи выяснил у водителя, что впереди столкнулись две машины.
– Теперь они несколько часов будут выяснять, кто из них виноват.
– Часов?!
– А ты куда-то торопишься, хабибати?
Не дожидаясь ответа, Брэм открыл дверь. Они выскочили из лимузина и, смеясь, поспешили мимо застрявших в пробке машин в сторону порта.
Взбежав вместе с Руби по трапу на борт катера, Брэм прижал ее к переборке и переспросил:
– Ты уверена, что хочешь этого, Руби?
– Хабиби…
– Руби!.. Душа моя!.. Моя любовь!..
Эти слова пробивались сквозь назойливый размеренный писк. Голова кружилась. Сильно пахло лекарствами.
С трудом открыв глаза, Руби увидела Брэма и ощутила его теплую сильную ладонь на своей руке. Мелькнула мысль: «Значит, я в безопасности», – и сознание снова померкло…
И опять этот раздражающий писк… Какой яркий свет! Руби зажмурилась, а когда снова разлепила веки, поняла: ей не померещилось – Брэм, уткнувшись лбом в их соединенные руки, стоит на коленях рядом с ней и что-то шепчет на арабском.
– Брэм? – хрипло произнесла Руби, и это слово отозвалось болью в ее груди.
Шейх поднял голову и с облегчением выдохнул:
– Руби! Душа моя, жизнь моя, простишь ли ты меня хоть когда-нибудь?
Простить его? О чем он?
Тело словно налито свинцом, в плече пульсирует боль, веки кажутся тяжелыми.
– Пить…
Брэм поднес к губам Руби стакан с водой и бережно ее напоил.
– Спасибо.
– Не благодари меня!
На его лице с запавшими глазами отразилось страдание.
– Я в больнице? – Так вот откуда этот назойливый писк – от медицинских приборов. – Что случилось? Мы попали в аварию? Помню, что мы ехали в машине…
– По пути в порт мы попали в пробку.
– Да, точно, а потом мы вышли из автомобиля и направились на катер.
Теперь Руби вспомнила, как они, смеясь, взбежали на борт, горя нетерпением, спеша обнять друг друга.
– Ты спросил, уверена ли я… – Она нахмурилась. – А что я ответила?
– Ты не помнишь?
Руби помнила руки Брэма, обнимающие ее талию, его пальцы, ласкающие ее волосы, а потом…
– Там кто-то был, прятался в тени. Я увидела, как что-то сверкнуло…
– Ты спасла мне жизнь. – Он сжал ее руку. – Ты вскрикнула, я обернулся, и лишь поэтому Ахмед Хадри промахнулся – удар ножом, предназначавшийся мне, пришелся тебе в грудь. Ты потеряла много крови, но, иншалла, врачи говорят, ты полностью поправишься. Будь рана нанесена чуть ниже, все могло бы закончиться намного хуже… Это я виноват…
– Винить надо только того, в чьих руках был нож.
– Ты предупреждала меня, а я тебя не послушал.
– Он тебя не ранил?
– Нет. Увидев, что натворил, Ахмед выронил нож. Я зажал твою рану и крикнул: «Вызови скорую!», но он словно окаменел. Хорошо, что меня услышал Хал.
– И где сейчас Ахмед?
– На меджлисе. Ждет суда. Моего.
– Твоего? Нет! Не надо!
Брэм не стал притворяться, что не понял ее.
– На моем месте он поступил бы так же, – с бесстрастным лицом ответил шейх.
– Ты развяжешь войну, и все твои жертвы окажутся напрасными.
– Некоторые поступки нельзя оставлять без наказания. – Он встал и направился к выходу из палаты. – Я пришлю к тебе Нур.
– Брэм! – крикнула Руби ему вслед. – Ты не осудишь Ахмеда на смерть! Я тебя знаю!
В палату торопливо вошла доктор в белом халате, накинутом поверх индийского сари, и с браслетами на запястьях.
– Прошу вас, принцесса, успокойтесь, не то откроется рана.
Руби начала срывать с себя датчики от медицинской аппаратуры.
– Я должна уйти отсюда! Сейчас же! Где моя одежда? – Она протянула медсестре руку с катетером. – Вытащите его, или я сама это сделаю…
Десять минут спустя Хал вкатил в гостиную жены эмира инвалидное кресло, в котором сидела Руби.
– Вы должны остановить Брэма, госпожа! Прошу вас!
– Раби?!
Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, она начала заваливаться на бок. Ее подхватили, уложили на диван, укрыли одеялом и поднесли к носу флакон с нюхательной солью.
Сафия опустилась рядом с Руби на колени.
– Простишь ли ты меня?
– За то, что передала Брэму записку? Ты всего лишь хотела помочь сестре.
– Нет, я о том, что случилось гораздо раньше. – Сафия бросила взгляд на мать Брэма. – Когда Ибрагим приезжал домой, чтобы подготовить нашу с ним свадьбу, он увидел…
– Что?
– Что я люблю Хамада. Мы не делали с ним ничего предосудительного – даже ни разу не оста вались наедине, но я столько времени провела здесь, во дворце. Хамад заботился обо мне, как брат: всегда рядом, всегда добр ко мне. А Ибрагим был для меня почти незнакомцем. И когда он увидел, как я смотрю на Хамада, заметил слезы в его глазах, то без объяснения причины отказался подписывать брачный контракт и уехал. Перед отъездом Ибрагим передал мне записку, в которой говорилось, что мы с Хамадом смотрели друг на друга так, словно в комнате больше никого нет, и что он запомнит этот взгляд навсегда. – Не подозревая, что за ее спиной в гостиную вошли эмир и оба его сына, Сафия продолжала: – Брэм пообещал помочь нам с Хамадом пожениться…
– Сафия… – Хамад подошел к ней, взял ее за руку и повернулся к эмиру: – Отец, Ибрагим нарочно устроил ту сцену в лондонском фонтане, попросил кого-то ее заснять, выложить в Интернете, а после позвонить в полицию и газеты. Не зная, что это была лишь постановка, я поверил, что Брэм оскорбил честь девушки, которую я любил. Это я порезал брату лицо.
Мать Брэма и его сестры ахнули.
– Я должен был признаться тебе, отец, но брат запретил мне.
– И Ахмед Хадри заставил всех поверить, что это он отстоял честь своей дочери? Вот подлец! – брезгливо бросила одна из сестер Брэма.
– Сынок… – выдохнул эмир. – Если бы я только знал!
– Если бы ты знал, – ответил Брэм, – то попал бы в очень сложное положение. Я был уверен, что поступаю правильно… А теперь, прошу вас: оставьте меня с женой наедине.
Когда все вышли, Брэм опустился на колени рядом с Руби и взял ее за руку.
– Ты ушел, не дослушав меня, – упрекнула она.
– Ты кричала на меня, – улыбнулся шейх. – Прямо как настоящая жена.
