— Я им не верю, — вот и весь сказ.
— А в кино ты веришь?
— В кино верю. Кино — это интересно. Хотя там тоже врут, — и тут же поправлялся, желая помягче подойти к проблеме, — ну, не врут, а не так, как в жизни. Я про войну люблю.
— Хочешь, я тебе про войну книги принесу?
— Нет. А скажите, Вера Константиновна… — и опять один из насущных, «жизненных» вопросов.
Однажды я отважилась спросить про мать, встала на ее защиту, но он перевел вопрос в область непосредственных отношений.
— Ну ладно, папка пьет. Болезнь, что поделаешь. Он ведь добрый, а она злющая. Вчера папка у нее рыбы просил, не дала, в холодильник спрятала. И такие слова говорила…
— А почем рыба? — спросила я Васю, уверенная, что он даст точный ответ. Это он в математике слаб, а в бытовой науке отлично разберется.
— По два семьдесят кило, — четко ответил Вася.
— Вот видишь, дорогая рыба. И правильно, что мать ее не дала. Может, она ее к празднику купила.
Вася, конечно, со мной не согласился, но спорить не стал. В другой раз я сама коснулась больного вопроса.
— Зачем ты из дома сбегаешь?
— А так… Скучно.
— А у тех, к кому бежишь, веселее?
Вася хмыкнул.
— Да все ж веселее, чем дома. Бабка Анфиса как заквохчет: Васенька пришел… помощник, а у меня забор заваливается.
Примечательно, что Вася охотно брался за любую работу, в школе соглашался вне очереди дежурить и мыть класс, клеить разорванные плакаты и карты, копать школьный участок, дома же мать о нем говорила: «Дров принести не допросишься!»
— Тебя по три дня дома нет, мать с ума сходит. Неужели тебе ее не жалко?
— Дак я куда бегу-то? К родне. А что она Гришу невзлюбила, так это не моя вина.
С удивлением я узнала, что пресловутый Гриша, к которому Вася периодически сбегал, вовсе не сверстник и не родственник, а отставной военный, живущий в поселке. Отчество этого человека я так и не узнала, Вася звал его просто Гриша, пренебрегая даже обычной приставкой «дядя».
— Я с ним на пляже познакомился, — доверительно сообщил мне Вася. — Что да как, разговорились, а потом он меня к себе позвал крыжовник есть. Теперь я на его участке работаю. У него ноги больные.
— Это ты летом на его участке трудишься, а зимой?
— Ну… в магазин сбегаю, воды принесу. Мы с ним разговариваем.
— А почему тебе с ним нравится говорить?
Вася задумался.
— У него телевизор цветной и камин искусственный. Угли как настоящие! Гриша никогда не пьет, — добавил он с гордостью, — даже по праздникам. У него язва, полжелудка отрезали.
— Мать не хочет, чтобы ты к нему ходил?
— Ругается… Говорит, хватит на Гришку батрачить! Ну и все такое…
Изредка я заходила к Шаликовым домой. Отца я больше не видела, либо его не было дома, либо он прятался от меня в соседней комнате, а в остальном все то же: мать вся в пене, работы сверх головы, неухоженный дом, чистенький, словно невестина кровать, Васин угол и просительный блеск в глазах матери: «Совсем мальчишка от рук отбился. Помогите!»
Однажды Вася явился в школу с бидоном, поставил его в угол класса, многозначительно показал на него глазами и сел на место, а в конце уроков, удивляясь моей недогадливости, напомнил:
— Молоко возьмите. Мамка прислала.
— Молоко?
Меня не столько рассердило, сколько рассмешило это приношение. Тут же вспомнился сверток, который я обнаружила месяц назад рядом со стопкой тетрадей. Я заметила его после уроков, когда класс был пуст. Развернула газету — сало, крупно посоленное домашним способом. Тогда я не дала себе труда подумать, откуда появилось это сало на моем столе, наверное, кто-то из учителей забыл, где нашла, там и оставила, а сейчас я сообразила, что сало было мне послано Шаликовой.
— Вася, возьми бидон, поблагодари маму от моего имени и скажи, чтобы больше никогда, слышишь, никогда…
— Да я объяснял ей, — начал оправдываться Вася, — а она уперлась. Я, говорит, от чистого сердца. В поселке, говорит, молока не достанешь, а это свое, от коровы. — Он казалось, вслушивался в собственные слова и вдруг осмыслил их по-своему. — А ведь правда, в поселке с молоком плохо. Почему не хотите взять молоко?
В его глазах появилось то серьезное выражение, с которым он задавал мне свои «жизненные» вопросы.
— Мало ли с чем в нашем поселке плохо… Сегодня ты мне молоко принес, завтра сало, а потом ребята решат, что учителям надо продукты носить. Разве хорошо? Ты подумай сам-то.
— По-моему, хорошо. Сами говорили, люди должны помогать друг другу. Что вам гордиться-то? Мамка от чистого сердца.
Я долго объясняла Васе, почему отказалась от молока, я даже употребила слово «взятка» и такой очень странный для нашего разговора термин, как «педагогический долг». Вася вдруг поскучнел.
— Нельзя так нельзя. Тогда тете Клаве отдайте.
— Вот сам и отдай.
— Вот и отдам! — бросил он с ожесточением.
Как ни странно, этим разговором про молоко я чем-то уронила себя в Васиных глазах, отношения наши изменились, он перестал провожать меня после школы. А может, просто весна пришла, забурлила под старыми корягами речка в ожидании самодельных плотов, запестрели лютиками лужайки, на которых ребята гоняли в футбол.
В конце года Вася по всем предметам имел натянутую тройку, но шестой класс мы встретили без Васи Шаликова. В августе он заболел желтухой и в школу пришел только в октябре — худой, вытянувшийся и всем довольный. Теперь он ходил в неуспевающих на законном основании: болел, что вам еще надо?
Я никогда не видела такого в журналах: против Васиной фамилии стояли только двойки, даже по пению, которое у нас в школе никто не вел в сентябре и октябре, даже по физкультуре, от которой Вася был освобожден по болезни. Во всем этом уже была некая мистика. Я пыталась с ним поговорить, но он явно от меня прятался.
В конце четверти вопрос о Шаликове был поставлен на педсовете. Обсуждали всех неуспевающих, их было много, но Вася отличался от всех прочих тем, что был «просчитан». Берешь маленькую машинку типа «Электроника» и через час знаешь «процент качества знаний» в каждом классе. А процент этот зависит от количества в школьном журнале пятерок и четверок. Если у тебя рука легкая — ты в передовиках, если нервы сдадут и ты, отчаявшись, влепишь больше нормы двоек и троек, то не взыщи, качество знаний у тебя ни к черту. Иногда хочется зайти в учительскую и не глядя накинуть себе в журнал пару четверок. Ведь никто не осудит, еще спасибо скажут.
Директор хорошо подготовился к педсовету и, используя передовой метод, просчитал всю школу, а на примере Васи Шаликова показал, опять в процентах, как может понизить один ученик общую успеваемость школы. Еще было сказано много слов, задействованы все педагогические и казенные термины, но всем было понятно: отчислить ученика из школы мы не можем, у нас закон, но тройку поставить мы в силах. А то беда, займем последнее место в районе.
