По дороге домой кто-то из нас спросил:
— А мы там ничего не забыли, а?
Каждый тут же понял, где это — там. Нет, не забыли, ничего не забыли.
Галка вдруг остановилась как вкопанная.
— Вообще-то я утром не нашла свой крем. Похоже, я оставила его в той ванной комнате.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — ахнула я. — На креме твои отпечатки пальцев!
— Марья, не идиотничай! Не будет же полиция гулять по всему Парижу с баночкой крема. И потом, вы тоже цапались за стол и прочие вещи. Там ваших отпечатков пруд пруди. А крем импортный, дорогой, и дизайн современный. Он вполне мог принадлежать хозяевам особняка. Там этих кремов…
— Я как-то не подумала про отпечатки пальцев, — опечалилась Алиса. — Но Галя права. Это только в детективах по отпечаткам пальцев находят преступников. В Москве каждый день заказные убийства. И никого не находят.
— Да какие же мы преступники? Что ты городишь-то?
— Верно. Хватит. Было и прошло. Больше об этом не говорим.
Мы пошли на вокзал, купили проездной на неделю. В Париже это совершенно необходимо: электричка плавно втекает в метро, и на весь путь нужен один проездной билет, именной, с фотографией. Алиса предупредила нас об этом заранее, и мы запаслись фотографиями еще в Москве.
Итак, мы доехали на метро до центра Парижа и выпали в Люксембургский сад. Ничего себе… Мы озирались как-то застенчиво. Куда больше, чем эти аллеи, деревья и люди на скамейках, нас волновало само название этого места. Столько всего читано, где Люксембургский сад был непременным участником! И вот мы здесь, под его сенью. Дворец стоит. Его построила Мария Медичи, вторая жена Генриха IV Наваррского, о котором много писал Дюма.
Внутрь Люксембургского дворца мы, конечно, не пошли. Обойти дворцы в Европе — на это нам не хватит ни времени, ни денег, и потом, в Петербурге дворцовый интерьер не хуже. У нас была совсем другая задача — протоптать в Париже свои тропы.
Насчет троп я загнула для красного словца, тропа здесь у туристов одна. Конечно, мы пошли на остров Сите к собору Нотр-Дам. Не буду говорить, что он огромный и прекрасный. Это все знают. Но меня чрезвычайно удивило, что собор совершенно белый. А где копоть веков? Понятно, что собор реставрировали, и еще сейчас на главном фасаде висит заградительная сетка (что, кстати, не портит величественного вида).
Мой относительно уравновешенный характер имеет много недостатков, вот один из них — внезапно вспыхивающее любопытство. Желание узнать что-то сейчас и немедленно сродни болезни. На этот раз мне приспичило узнать, как они его, то есть Нотр-Дам, чистили. Не мылом же смывали грязь веков? Дома, в России, купола именно моют мылом, говорят, детским, чтоб не смыть позолоту. На Нотр-Дам никакой позолоты не было, но это не упрощало задачу. Отмыть все эти кружева и контрфорсы не представляется возможным. Я знаю, что Кремлевскую стену у нас в свое время чистили пескоструйным аппаратом. Но одно дело стружку снимать с кирпичной стены, и совсем другое — с этого резного чуда. Наверное, французы используют химию. Не истончили бы собор до полной хрупкости. И как всегда — ни у кого ничего не спросишь. Никого похожего на гида. И потом — отсутствие языка… Любуйся молча, а все вопросы будешь снимать дома.
Внутри собор еще больше, чем снаружи. У алтаря есть такой выгороженный загончик со стульями, куда туристам ходить заказано, там молятся. Рядом кабины, где верующий католик может исповедаться. Это трогает. Сидит тихий человек в сутане и ждет, когда кто-то из любой части света захочет облегчить свою душу.
У нас так просто не исповедуешься. Вначале надо трехчасовую службу на ногах отстоять. При артрите это сложно. Интересно, есть ли у католиков пост? Органист играет, звуки разносятся по всему храму, забиваются в самые высокие закоулки и там гудят многоголосым эхом. Свечи горят… Нет, вру, не свечи, а фитильки в маленьких рюмочках, наполненных воском. Витражи сияют. Они здесь удивительной яркости и красоты.
Я не выдержала и перекрестилась. И даже «Отче наш» шепотом прочитала. Наверное, с точки зрения православия это грех — молиться в католическом храме, но не совладала с собой. Здесь было так прекрасно и все умиляло.
После собора день показался особенно ярким и солнечным. Алиса сказала, что где-то на площади есть некая обозначенная точка, которую французы считают центром мира. Мы долго искали эту точку, но не нашли. Может, Алиса что-то напутала? Не могут французы быть такими снобами.
Галка тем временем стала поднывать, что неплохо бы и перекусить. Про ресторацию или кафе ввиду денежных сложностей она и не заикается, но длинный французский батон… Вот она закрыла глаза, и батон перед ней как живой. Более того, она улавливает его запах.
— Нет, моя дорогая. Перебьешься, — строго сказала Алиса. — Если мы будем мечтать о французских батонах, то ничего не увидим. Сейчас мы пойдем в Сент-Шапель. Шапель — значит часовня. Она построена Людовиком Святым для хранения тернового венца Христа, обломка Креста Господня и еще чего-то по мелочам. Этот собор — главная красота Франции. Поверьте, не вру. 1264 год! Он изнутри весь драгоценный. А работает только до пяти. Если поторопимся — успеем.
И мы пошли смотреть главную красоту Франции. Сент-Шапель размещалась рядом с дворцом Правосудия. Алиса, как всегда, была права. Изнутри собор напоминает иллюстрации к очень дорогим детским книгам, которые пытаются изобразить старую Францию. Я хочу сказать, что такого во взрослой жизни уже не бывает. Там были фантастические драгоценные витражи, стены в узорочье, короны и лилии переплелись с тончайшим растительным орнаментом. Одежда святых — фигуры в рост — была украшена… наверное, это смальта все-таки или стекло, не может быть, чтоб здесь остались рубины и изумруды.
А потом заиграла музыка. Здесь очень уместно междометие «О!». Играли попурри из лучших мелодий, которые создало человечество. Музыка застигла людей врасплох, как в детской игре «замри». Лица у всех разгладились… слушали, а может, молились. Народу было немного, человек тридцать, все туристы. Я вспомнила не к месту «Мост короля Людовика» Уайдлера. Рыжий монах в этом романе все пытался понять, почему, за какие грехи Господь собрал на подвесном мосту именно этих пять человек, чтобы потом порвать мост и толкнуть несчастных в пропасть. А я думала: за какие добрые дела мы, люди всех национальностей, собраны здесь для праздника души? Тихие вышли мы на улицу.
— Галка, все, ликуй. Мы можем подумать, где поесть. Для этого лучше идти в Латинский квартал.
У нас были очень маленькие запросы: чашка кофе и пара булок, но и этого город Париж не мог дать нам с легкостью, потому что цены вокруг были возмутительные. Ну ладно, не об этом речь. Поели, покурили. А потом я сказала:
— А ведь он там лежит… Убитый. А мы, три здоровые тетки, не можем помочь французской полиции найти преступников. У нас у всех умерло гражданское чувство. А если бы мы в Москве нашли труп?
— Тише ты! Говорить о таких вещах в людном месте…
