Сейчас все виделось ей с беспощадной отчетливостью.
Они устроили себе великолепный завтрак. По времени даже обед. Катерина вызвала шофера и велела закупиться по списку. Теперь они наслаждались бутербродами с икрой, свежей душистой колбаской, пышным теплым хлебом.
Потом Катька велела Лесе сделать ей массажик: она уже вчера настроилась, тело ждало положенной процедуры и не дождалось. Теперь у него серьезный стресс. Конечно, нельзя было доводить до такого кошмара бедное Катькино тело.
Подруга расслабилась, и Леся вместе с ней, занятая привычной работой.
Они по очереди приняли душ. Оделись.
Пора было звонить Саше с отчетом о привезенных деньгах. Ужасно не хотелось ломать комедию. Было огромное желание набрать номер и выдать, как она прекрасно умела, все, что она о них, сволочах и подонках, думает. Проорать этой преступной мрази, что ни хрена у них не вышло и не выйдет. И пусть себе ищут другую дуру, а она не дура. И что пусть будут благодарны, что живы остались: это она их может у двери с пистолетами встречать и пальнуть в их тупые кочаны. И у нее есть такие друзья, от которых у них земля под ногами загорится.
Нет, это – самое легкое. Так не годится. Надо собраться и довести дело до конца.
Она снова использовала привычное свое лекарство: завела пластинку и принялась подпевать, удивляясь, что и Катька подтягивает, тоже знает слова:
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Эту песню в ее семье особенно любили. Это была память о деде-фронтовике, которого Леся слабо помнила: он умер, когда ей было лет восемь. Но когда она подпевала знакомым словам, ей всегда казалось, что откуда-то изнутри, из того места, где живет в человеке душа, доносится не только ее, но и сипловатый дедов голос:
Сказал солдат: «Прости, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой!
Хотел я выпить за здоровье,
А вышло вот за упокой».
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд.
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Все! Ей – жить. И ее детям. По-людски, достойно. Как дед прожил. И э т и м она не уступит!
– Алло! Сашенька! Дела – полный порядок. Все успела, все устроила. Квартирки больше нет. Зато денежек – куча.
Саша одобрительно хмыкнул.
– Так долго все тянулось – ужас. Каждую купюру проверяли, представь! Просвечивали, чтоб не фальшивые. Несколько сотен не приняли. На всякий случай. Ну, покупатель, конечно, тут же заменил. Но я упарилась вся.
– Машина была? – поинтересовался Саша. – Дал депутат машину?
– А как же! И не только машину дал, но и сам приехал, представляешь! Он такой у Катьки хороший, такой заботливый! Представь, времени не пожалел!
– Да, это редко такое встретишь! – протянул Саша.
Лесе казалось, что она слышит еще чье-то дыхание. Наверняка и Юля слушает-наслаждается. Ну, пусть порадуется.
– И знаешь, что он предложил? И я согласилась! Ты только не ругайся, Сашуль! Я не сразу согласилась, но подумала и решила, что это – самое правильное и надежное. Он завтра за границу летит, в Цюрих, приблизительно в то же время, что и мы. И у него депутатская неприкосновенность. Он сумку с нашими деньгами через таможенников спокойненько пронесет, нам и волноваться не надо будет. А то вдруг досмотр? Мы же с тобой все думали, как провозить будем. А тут – сам Бог послал.
– Где деньги? – рявкнул Саша так, что Леся вздрогнула.
Ах ты, бедняжечка! Забеспокоился, болезный, о денежках! Уплыли – не догонишь! Ах ты, мой малюточка!
– Сашенька, ты только не волнуйся, а выслушай внимательно. Деньги у него. И это правильно. Очень правильно. Ты успокоишься и поймешь. Он мне дал расписку на депутатском бланке. С подписями свидетелей. Что он на сутки принимает от меня на хранение определенную сумму. Сумку я на замочек заперла, ключик у меня. Завтра пройдем таможенный и пограничный контроль, и он отдаст тебе сумку. Я ему твой мобильный дала, чтобы мы не растерялись в аэропорту. Пусть все через тебя идет, ладно? Я же детьми буду занята, от них не отойдешь… И специально особую примету сказала: у тебя на левом мизинце будет надето кольцо с сапфиром, которое ты мне подарил. Он это кольцо сегодня на мне видел, его ни с каким другим не спутать. Ты зайдешь с ним в мужской туалет и в кабинке откроешь сумочку ключиком, на денежки глянешь. Где еще уединишься, как не в туалете? Я с ним в женский не пойду, не так поймут. Вот я и решила, что пусть он тебе все передаст! Ну как?
Саша ответил не сразу. Усваивал информацию. От ужаса безвозвратной потери переходил к ликованию.
– А если он залезет в сумку и все деньги упрет? Ты об этом не подумала? Они, депутаты твои, – первые воры! – Сашин голос звучал напряженно, но чувствовалось, что гроза миновала.
– Он же расписку дал! И ты проверишь в туалете! И потом: знаешь, что такое для него эти деньги? Это как десять баксов для нас! Он же олигарх! У него миллиарды! Он при «трубе», ты это понимаешь. Ты из-за десяти баксов станешь друга обманывать? К чему ему мараться, когда столько людей при сделке было, и все видели, все знают! Ну же! Саша! Что ты? Я специально для тебя вот сейчас кладу на столик в прихожей расписку, ключик, кольцо, чтоб ничего не забыть утром. Ты, как приедешь, сразу их возьми, вдруг я спать буду, как в прошлый раз? И мне спокойней, что ты теперь за все отвечаешь.
– Ну, ладно, может, и к лучшему. Может, и правда, так спокойней. А у тебя его мобильник есть? – обеспокоился Саша вновь.
Этот вопрос Леся предусмотрела.
– Я его тут на бумажке записала, рядом с кольцом лежит. Но это только на самый крайний случай, ладно? Так просто не звони, неудобно. Он большую любезность нам делает.
– Да что я, не понимаю? – отозвался Саша уже вполне обычным своим тоном.
– Я тебе перед твоим вылетом еще позвоню, Сашуль. Скучаю, сил нет, – сладостно призналась Леся.
– Ладно, давай, – послышался ответ.
И тут же – отбой. Вот ведь: научился отключаться, как приперло! Сейчас будут с Юлей обсуждать все «за» и «против». И поймут, что против-то и нет ничего. Одни только «за». Деньги через границу перетащит депутат. Получать их будет Саша. Леся, по их расчетам, уже отойдет в мир иной. Кому ж тогда получать, как не Саньку?
Она повернулась к Кате, показала большой палец: сработало!
– Заглотил карась приманку? – удовлетворенно спросила Катя.
Это была ее идея с депутатом, деньгами, распиской. Лесе принадлежал лишь штришок: кольцо с сапфиром на левом мизинце. Маленький, но выразительный штришок, как она любила. Оставалось ждать вечера.
Ровно в девять, сразу после спектакля, Леся заглянула в комнату главного. У него, как обычно, дым коромыслом, толпа народу. Она прорвалась и по-быстрому изложила просьбу:
