– Удивляетесь? А удивляться нечему. Это все плоды. Школу развалили. Образование развалили. Частных богаделен понаоткрывали, у всех дипломы! Телевидение – один разврат. У кого учиться? Чему они научат? Я-то ее брала, думала, вот счастье, молодежь в школу пришла! Забыла, какая она теперь, молодежь! И другой взяться неоткуда. Просто неоткуда. Запихивали двадцать лет помои в головы – получайте продукты переработки. Это же она от старательности написала. Побеспокоилась. Только не имеет представления, что можно, что нельзя. Умной хочет казаться, заботливой. А уму откуда быть?
Депутат слушал, кивал. Он по просьбе друга и коллеги (Катиного супруга) приехал подсобить в локальном конфликте, учителишку припугнуть. Глобальные вопросы его не интересовали, сотрясать воздух просто так он не собирался.
Наконец вошла учительница. Вполне симпатичная. Глаза широко распахнуты. На лице энтузиазм.
– Вызывали? – улыбнулась, ожидая чего-то хорошего.
– На, – двинула в ее сторону директриса злополучный листок.
Валентина Дмитриевна преданно кивнула и принялась читать.
– Твоя работа? – спросила директриса, когда та, дочитав, оторвала глаза от листка.
– Это моего ученика из пятого «А», Яна Егорова, – уточнила учительница.
– В самом конце, красной ручкой – твое?
– А! Да! Это я написала.
– Оценку какую поставила?
– Я не оценила эту работу.
– За что же такая немилость?
– Это сочинение не соответствует заданной теме! – последовала четкая формула.
– Тогда надо ставить двойку.
– Я не хотела травмировать. Мальчик грамотный. Тут пороки развития и воспитания…
– И какие же пороки? – вставил свое слово депутат.
– Это не совсем нормально, если у мальчика этого возраста нет друзей и он вместо портрета друга дает портрет матери.
Тут директриса взорвалась:
– И чему тебя только учили, и где ты росла! Да мать – лучший друг и есть! Пословицы-поговорки в программе школьной есть? Есть. «Лучше нету дружка, чем родная матушка» – знаешь? Народ столетиями из уст в уста передавал. «Молодую гвардию» читала? Олег Кошевой, герой-молодогвардеец, что о маме своей думал? Что молчишь? Не читала? Ишь ты! Комплекс! Родителей предупредить!
Валентина Дмитриевна смотрела непонимающе. Не ожидала.
– А вот я сейчас у коллеги поинтересуюсь, – оживился депутат. – Напомните-ка мне, коллега, про Эдипа, что он натворил такого ненормального со своими дурными наклонностями.
Учительница подобралась, как на экзамене, и выпалила:
– Он женился на своей матери!
Всем тоном и мимикой она показывала глубокое отвращение, которое вызывал у нее аморальный поступок Эдипа.
– А почему он это сделал? – продолжал допытываться депутат.
Ответа не последовало.
– По шпаргалкам античку сдавали? – догадался любознательный коллега.
– Это здесь ни при чем! – воскликнула учительница.
– Почему же? Вы не постеснялись ученику пятого «А» класса поставить серьезный диагноз. Позвольте теперь нам с вашим диагнозом разобраться.
– Античная литература тут ни при чем! – запальчиво крикнула Валентина. – Это медицинский термин.
– А есть ли у вас право устанавливать диагноз? Диплом медицинского вуза? Разрешение родителей на обследование их сына? Цель психологического обследования? Отдаете ли вы себе отчет, что в противном случае родители вправе подать на вас в суд, и суд, будьте уверены, окажется на их стороне.
– Что я такого сделала? – беспомощно взрыдала учительница.
– До сих пор не поняла? – удивилась директриса. – Тогда давай так.
Она открыла потрепанный блокнот, покопалась в нем, сняла телефонную трубку, набрала номер, многозначительно глядя на недоумевающую Валентину.
– Але, – сказала директриса в трубку, – это директор школы звонит. Валентина Дмитриевна кем вам приходится? Дочь? А. Это хорошо. Я о результатах проверки должна сообщить. У нас тут психологи работали. Бригада. Учителям диагнозы ставили. У вашей дочери обнаружены садистические наклонности по восходяще-нисходящему типу. Пороки развития и воспитания, говорят. Примите меры. Я не знаю, что это за восходяще-нисходящий тип. Мне как сказали, так я довожу до вашего сведения. Всего доброго.
– У мамы давление, – шепнула Валентина Дмитриевна.
– А ты чего волнуешься по этому поводу? Аль эдипов комплекс замучил, проклятый? – устало спросила директриса.
Вот только тут, кажется, до молодого специалиста что-то стало доходить. Она смотрела во все глаза. По лицу пробегали то ли судороги, то ли тени познания.
– Ну? – спросила начальница.
– Простите! – с честными слезами в голосе взмолилась девушка, безошибочно глядя в Лесину сторону.
– Точно все поняла? Не делай другому то, что себе не желаешь. Запомнила? Запиши. Вот лист. Записала? Над кроватью повесь дома! И в классе над доской. Я проверю. Все. Свободна.
Депутат восторженно смотрел на старую женщину.
– Раз я здесь, перечислите неотложные нужды школы. Помогу эффективно и быстро. Исполнение возьму под личный контроль.
– Нет худа без добра, – вздохнула старуха. – Считай, подергались, а школе польза будет. И так во все времена!
Катерина потом оборжалась, вникая во все детали Лесиного рассказа. Впервые не она изливала душу, а с наслаждением внимала Лесе.
– А ты не молчи! Я всегда помогу, чем могу, мне не сложно. Зато смотри, кайф какой! Сама-то довольна?
Конечно, Леся была довольна. Главное, обида терзать перестала, это же ужас – с обидой на сердце существовать. Не продохнешь.
Сегодня Катя почему-то взялась за неприятные темы. Принялась въедливо расспрашивать про Сашу.
Леся не могла понять, почему все вокруг сторонятся его, стараются не заходить, узнав, что он дома. Он никогда никому худого слова не сказал, злого ничего не сделал. Чужие грехи расхлебывает, о чужих детях заботится постоянно, изо дня в день. Несправедливо это. Обидно.
Катя вот всегда насмехается. Правда, у нее это не ехидно выходит, мило даже, по-своему. Если бы они в таком тоне кому-то чужому косточки перемывали, она бы даже порадовалась. Местами просто весело получается. Но когда о родном муже говорят «Отелло ускакокело», обида напрашивается.
– Я вот чего не понимаю, – лениво тянет Катя, – почему ты всегда, сколько я тебя знаю, собственную планку занижаешь? Зачем в дом свой добровольно впускать непонятную личность из Жоподырска? Детям лучше на красивое смотреть, когда растут, а то впечатается в голову несветлый образ.
Леся больше не могла молчать.
– Кать, ты ж его совсем-совсем не знаешь. Видела один раз. Он смелый, жертвенный человек. Герой! Понимаешь, что это такое? Это не орденскими планками щеголять, это по жизни каждый день поступать благородно! То, что манеры у него не столичные, так он в этом совсем не виноват. Как рос, такие и манеры получились. Не в этом дело. Он столько всего чудовищного испытал, а о других думает, бескорыстно заботится. Он пол-Афгана пешком прошел! По компасу! От своих отбился, ветер парашют отнес! Он молча летел, ничего сделать не мог. Кричать нельзя, чтоб чужие не услышали. У него ранение в брюшную полость! Ордена! Зачем судить, Кать. Надо же видеть в человеке хорошее!
