Все четверо пустились наутек, беспорядочно отстреливались. Полковник сильно волновался, палил из пистолета, не жалея патронов. Партизаны прикрывали его, как уж могли.
Они уходили перебежками. Их спасали заросли, которых там было немерено.
Партизаны слышали, как подошла еще одна подвода. Из нее с дикими криками вытряхивались повстанцы УПА. Они обходили беглецов, продвигались по флангам. А низина была не такой уж протяженной. Двое или трое горячих хлопцев точно погибли. Им даже падать оказалось некуда, так и повисли на сухих ветвях.
– Уходите, я задержу их! – бросил Замула и стал куда-то отползать.
Он действительно сдерживал натиск врага, но недолго. Загремели взрывы, и вскоре демоны опять наступали беглецам на пятки. Елисеев задыхался, возраст давал себя знать.
Романюк намеренно отстал, начал стрелять, перебегать от дерева к дереву. Он смещался в сторону, и ему удалось ненадолго увести преследование в болото. Но никуда не делись те бандиты, которые заходили сбоку.
Романюк не вернулся, и Лесю охватило отчаяние. Боевики бежали по кустам, трещали сучья, хлопали беспорядочные выстрелы. Женщина сбилась с тропы, потеряла ориентиры.
Елисеев был красный от натуги, но пока еще передвигался.
– Леся, уходите! – прохрипел он, махая пистолетом. – Зачем умирать двоим? Расскажете Глинскому обо всем, что случилось.
Но она не могла его бросить. Сам погибай, а товарища выручай! Этот принцип впитался ей в кровь. Патроны в автомате заканчивались. Боевики уже были рядом. Под боком пролегал овраг, очень глубокий, сущая пропасть. Леся подталкивала к нему Елисеева. В голове у нее что-то стучало про последний шанс.
– Уходи! – прорычал Елисеев. – Это приказ! Дура, что ты делаешь? Все равно догонят.
На самом краю обрыва он подвернул ногу, закричал от боли, повалился в мох. Как тащить такую тушу? Все же Леся не оставляла попыток, тужилась, тянула его за руку. Он понял, что эта упрямая особа сдохнет тут, но не уйдет, оттолкнул ее от себя.
Леся потеряла равновесие, загремела в овраг. Она катилась по крутому склону, билась обо что попало, вопила от боли и отчаяния, влетела в гущу кустарника на дне оврага, ударилась головой и потеряла сознание. Впрочем, в отключающемся мозгу отметилось, как возбужденные бандеровцы наперебой палят сверху, кусты трясутся, комья глины катятся по склону.
– Так вот всех вас и убили, – обдумав услышанное, проговорил Шелест и хмыкнул. – Тем не менее вы сидите здесь и как-то не похожи на сгнившие тела.
– Контузило меня, когда ребят прикрывал, – буркнул Замула, опуская глаза в пол. – Башкой ткнулся в листву, так и провалялся целую вечность. Бандеровцы решили, что я помер, мимо пробежали. Когда очнулся, уже темно, ни фонаря, ни спичек. А ночь безлунная. С башкой стряслось что-то. – Он для наглядности постучал себя по черепу, мол, я не виноват, голова отключилась. – Помню, брел куда-то, потом опять упал, в обморок провалился. Кричать боялся, не знал, где противник. Полночи выходил на ту дорогу, по которой подводы прибыли.
– А я на нее даже не вышел, – проговорил Романюк. – Увел за собой погоню. Несколько человек за мной бросились. Помню, стрелял, последнюю гранату в них кинул. А там болото, не такое, чтобы намертво провалиться, но по пояс точно засосет. Поскользнулся, с тропы съехал, да в эту жижу и угодил. Всосало меня так, что только голова осталась, и та вся в ветках и лишайнике. Нахлебался досыта, чуть не задохнулся. Руку вытянул, а там под обрывом корни старой ивы. Вцепился в них, да так и лежал. Хлопцы мимо меня бегали туда-сюда, ругались страшно. Слышал, как Леська товарища полковника уводила. Только у нее «ППШ» и остался. Потом жуткая пальба учинилась. Тогда-то я и скис, решил, что хана всем. Рука отнималась, кое-как сам себя вытащил, а когда вставал, ступню чуть не насквозь сучком коряги проткнул. Сапог прохудился, подошва отошла, все раскисло. Ощущение – озвереть, словно всего до макушки проткнуло. Крови вытекло до черта. Вроде сознание терял, ни хрена не помню. Вещмешок за спиной, все насквозь мокрое, а бинты в водостойком пакете. Я ногу обеззаразил, как уж смог, замотал, сапог не стал надевать, от него уже толку не было. Так и ковылял. На дорогу не пошел, двинул туда, где Леська с полковником сгинула. Но, видать, промахнулся. Плутал, пока светать не начало. Наткнулся на двух дохлых бандюков, больше никого не видел.
– Я вообще не помню, как очнулась, – сказала Леся. – Повезло, что в меня не попали. Весь склон оврага пулями изрисовали. Головой ударилась очень сильно, тупо сидела, понять не могла, кто я, что со мной. Потом вспомнила, полезла на склон, искала товарища Елисеева. Если бы его убили, тело осталось бы. Но не было трупа, значит, живым взяли, с собой увели.
– Хреново! – буркнул Романюк.
– Хреново, – согласился Замула. – Не желаю я ему смерти, но лучше бы убили.
– Все равно убили, – заявил Романюк. – Думаешь, дали ему долго пожить? Пытали, допрашивали, волю ломали. Будем надеяться, что он ничего не сказал.
– А мы не выполнили задание. – Голос Леси дрогнул.
Настя, тоже строчащая протокол, подняла голову и с интересом на нее уставилась.
– Вы даже не пытались вернуться в отряд? – осведомился Шелест.
– Наоборот, я сразу же пошла назад, – возразила Леся. – Тропу не нашла, топтала новую через ивняк. Опять не повезло. – Она невесело усмехнулась. – Вышла на дорогу, но только в поле. Крестьян увидела, они подводу чинили, у нее колесо отвалилось. Я их обойти хотела, чтобы к Росомачу полем выбраться. Они увидели меня, давай орать, вилы выдернули из подводы, кинулись. А у меня никакого оружия, автомат потеряла. Да он все равно пустой был.
– Несознательный здесь народ, – с усмешкой проговорил Романюк. – Надо усиливать агитационно-просветительскую работу.
– Расход патронов надо увеличивать, – заявил Замула. – Вот только тогда и толк будет. Другого языка местные не понимают.
– Ты вроде тоже местный, – заметил Гальперин.
– Так не горжусь я этим. Обо мне Советской власти беспокоиться незачем, я всегда за нее…
– Ребята, дайте досказать, – попросила Леся. – Убежала я от этих бесов, испугалась, чего уж там. Они давай орать, а неподалеку бандеровцы оказались, давай преследовать, палить в чисто поле. Я зарылась в борозду, накидала на себя какой-то ботвы…
– То есть до отряда товарища Глинского вы не добрались, – заключил Стас.
– На опушку выползла, когда стрельба в урочище началась. – Леся закрыла лицо руками. – Вроде далеко, а такая слышимость! Я сразу поняла, что на лагерь напали. Бежала по лесу, несколько раз обходила посты бандеровцев, потом поняла из их разговоров, что с отрядом Николая Федоровича все кончено, уничтожили всех до единого.
– Понятно, – сказал Стас. – Судьба полковника Елисеева, стало быть, продолжает оставаться загадкой. После всего случившегося вы не пытались найти друг друга?
Они смутились, стали как-то стыдливо переглядываться.
