Так что, направляясь в туалет, он решил, что непременно сделает еще одну попытку. Он застегнул ширинку и вымыл руки.
– Смерть, – сказал он своей самодовольной физиономии в зеркале, – или победа.
Среда следующей недели.
Мария за работой, так что Ханс-Питер и Мюррей обедают вместе. Они идут в китайский ресторан «Златна рижека». Он расположен на маленькой площади меланхолического облика, вымощенной булыжником, усыпанным опавшими листьями.
Войдя, они садятся за буфетную стойку.
Ханс-Питер заказывает горку пророщенной сои с нарезанной морковкой, щедро сдобренную усилителями вкуса.
Мюррей начинает с темного мяса, столь же неестественно аппетитного на вид.
Они сидят у окна и смотрят на мир за ним. Напротив старый книжный магазин. Несколько велосипедов привязаны к металлической раме.
Мюррей догадывается, о чем хочет спросить его Ханс-Питер, закидывающий сою себе в рот.
Он должен быть уже в курсе произошедшего. Мария наверняка сказала ему. Однако он спрашивает:
– Как все прошло в воскресенье?
Мюррей смотрит на свое лоснящееся мясо с колечками лука и зеленого перца.
– Это ты мне скажи, – бормочет Мюррей.
– Что ж, – признает Ханс-Питер, гоняя дешевой вилкой по тарелке последние ростки, – не так чтобы очень, я слышал.
– Я не знаю, что произошло, – говорит Мюррей тихо, как бы оправдываясь. – Я не знаю, как это произошло.
Ханс-Питер смотрит на него какое-то время.
– Полиция?
На Мюррея жалко смотреть.
– Мария все еще не хочет разговаривать со мной? – спрашивает он, не поднимая глаз.
Ханс-Питер говорит:
– Она хочет объяснений. От тебя. О том, что произошло. Она не понимает.
– О том, что произошло?
– Ага.
– Когда мы вышли из паба, – говорит Мюррей, – я взял ее руки в свои. Она мне разрешила.
Ханс-Питер кивает и делает глоток спрайта.
– Она мне это разрешила, – повторяет Мюррей.
– Ага.
– Ну, и я подумал, хорошо. Ну, понимаешь…
На лице Ханса-Питера читается что угодно, кроме понимания.
– Ну, я держал ее за руки…
Ее руки были ледяными и шершавыми. Он был к тому моменту пропитан «Гиннессом». Она улыбалась. Теперь он видит эти губы, растянутые то ли в улыбке, то ли в гримасе страха.
– И я попробовал поцеловать их, – говорит Мюррей.
Он встречается глазами со светлыми, опушенными белесыми ресницами глазами Ханса-Питера.
– И тогда. И тогда. Она как бы закРРича-а-ла.
– Она закричала?
– Ага.
– Почему закричала? – спрашивает Ханс-Питер.
Этот вопрос он как будто обращает к бокалу спрайта – на Мюррея он не смотрит.
– Я просто пытался поцеловать ее, – говорит Мюррей.
– И что произошло потом?
– А потом какой-то ублюдок повалил меня, и кто-то позвонил в полицию.
– А что она делала?
– Что она делала? Я не знаю.
– Так, прибыла полиция, – подсказывает Ханс-Питер.
– Ага, – говорит Мюррей. – Прибыла. И я, как бы это, задвинул одному из них.
– Почему ты это сделал?
– Не знаю… Они так со мной обращались…
– Я понимаю, – говорит Ханс-Питер.
– Ну, меня повезли в участок. С этой сраной сиреной и так далее.
Ханс-Питер только кивает с сочувствием.
– И я провел ночь, – говорит Мюррей, – в этой сраной клетке.
– Тебя отпустили наутро.
Очевидно, Ханс-Питер уже знает всю историю.
– Они сказали, что миссис Евтович не хотела выдвигать обвинение против меня. И я еще подумал: Какая еще, на хрен, миссис Евтович?
– Это мама Марии.
– Ну да, знаю. Просто тем утром я не совсем четко соображал.
Тем утром. Не кайф. Хуже не бывает. Он понял это, когда посветлело…
– Я просто пытался поцеловать ее, – повторяет он, едва не плача. – Я ничего такого не сделал.
– Ясно.
– А что, она говорит, я сделал?
– Я не уверен, – отвечает Ханс-Питер уклончиво.
– Не знаю, что делать, – говорит ему Мюррей.
Ханс-Питер молчит. Он закончил свой обед.
Мюррей берет вилку и тоже собирается доесть мясо в темном, клейком соусе.
Что-то втыкается ему в зубы.
– Какого хрена! – Он выплевывает что-то на салфетку, что-то маленькое и твердое, точно дробинка. – Это еще что за хрень?
Ханс-Питер смотрит на дробинку на мокрой салфетке.
Мюррей продолжает жевать.
Ханс-Питер, рассмотрев дробинку, заключает:
– Вот шерт. Ты знаешь, что это, я думаю?
– Что?
– Я думаю… То есть, я не уверен… Я думаю, это микрочип.
– Какой еще микрочип? – спрашивает Мюррей с полным ртом.
– Для нахождения животных.
– Животных?
– Ага, собак, например, – говорит Ханс-Питер.
Мюррей после секундного замешательства выплевывает все, что было во рту.
– Ты чего несешь? – спрашивает он гневно. – Хочешь сказать, я ем ебучую собаку?
– Не знаю, – говорит Ханс-Питер.
– Я ем собаку?! – кричит Мюррей. – Ты это хочешь сказать?
– Я не знаю…
– Я, блядь, ем собаку?
– Я не знаю, – говорит Ханс-Питер.
Он шокирован и смущен реакцией Мюррея и его неожиданными слезами, текущими по раскрасневшимся щекам.
Мюррей пытается неловко вытереть слезы салфеткой.
– Я в это не верю, я в это не верю, – бормочет он.
Ханс-Питер беспомощно смотрит на китаянку, работающую за стойкой.
Мюррей обхватил лицо руками и рыдает в голос. Он что-то говорит, но ничего невозможно разобрать из-за рыданий, его мокрые от слез пальцы комкают салфетку.
Китаянка поймала взгляд Ханса-Питера. Она явно хочет, чтобы он что-то сделал, чтобы его друг не мешал остальным посетителям заведения.
Так что Ханс-Питер кладет свою нетвердую руку Мюррею на плечо и тихо говорит, что им пора уходить.
Глава 4
Стук в дверь. Стук в дверь.
