Фредди было сорок пять.
Пробавлялся он тем, что играл на пианино на свадьбах и на вечеринках в барах. И спал на чужих диванах.
– А тебя это не беспокоит? – спрашивал его Джеймс.
– Что?
– Твоя жизнь.
– А что с ней не так?
Джеймсу пришлось задуматься, чтобы сформулировать вопрос точнее. В итоге он сказал:
– Да, ладно. Ерунда.
Фредди был не столь счастлив и не столь доволен своим положением, как пытался показать. Дело не в том, что он ощущал себя как та стрекоза из басни, которую ждала суровая зима. (Хотя так и было.) Все обстояло проще. Он хотел, чтобы на него равнялись. Ему нужен был статус. В двадцать пять он добивался статуса безумными сексуальными подвигами – они обеспечили ему зависть ровесников. Теперь его слава поблекла. Ему еще случалось пробуждать зависть у ровесников, несомненно. Тем не менее им уже не хотелось быть им. У него не было денег, а женщины, которых он цеплял теперь, были по большей части не такими уж хорошенькими.
Джеймс смотрит на себя в зеркале, пока перемещает во рту жужжащую электрическую зубную щетку.
На лице у него мертвящая вялость. Сплошное безразличие. Он смотрит на свое лицо так, словно оно чужое. И ощущает определенную дистанцию между собой и этим лицом в зеркале. Неновый свет – ромбовидная лампа на стене – не обнадеживает его. Он слегка пьян. Возможно, чуть больше, чем слегка. Это лишнее. Он выключает зубную щетку, закрывает ее на секунду колпачком. И думает о том, что скажет Нойеру утром – что он должен был быть здесь, а не валандаться со своими помощниками.
Это не шутка.
Жизнь – это вам не гребаная шутка.
Глава 3
Седрик Нойер моложе Джеймса на несколько лет. Однако на нем словно лежит груз возраста, что проявляется в одутловатости лица, бульдожьей нижней челюсти, намеке на сибаритский второй подбородок, нависающий над тщательно выбритым горлом. На нем костюм от «Барбур». Он стоит перед Les Chalets du Midi Apartments и курит сигарету, рядом припаркован «мицубиси-паджеро», забрызганный грязью.
Он владеет, насколько известно Джеймсу, большей частью здешних земель. Его отец был фермером – и фермерствует до сих пор в определенном смысле. У него есть маленькое стадо, и семейный доход разбухает от субсидий на сельское хозяйство. Но ведь сейчас земля – это главное. Поля в Самоене и Марильоне, а также в их окрестностях, и, со стороны матери Седрика, дальше по долине, в Сиксте.
Многоквартирные дома – первый самостоятельный проект Седрика по освоению земель. В течение многих лет, еще с восьмидесятых, его семья продавала поля застройщикам – гектар здесь, два гектара там – по ценам, устойчиво шедшим вверх. (Последний участок земли, с разрешением на планирование, ушел за миллион с лишним евро.) Именно Седрик при поддержке своей сестры Мари-Франс стоял за идею самостоятельного освоения земель – продвижения вверх по «цепочке наращения стоимости», как он это называл. Эту фразу он усвоил в École Supérieure de Commerce
[56] в Лионе.
– Я хочу не просто продавать молоко, – заявил он отцу, пытаясь высказать свои амбиции в терминах, понятных старику. – Я хочу делать сыр, много сыра.
Он устремился к Джеймсу, чтобы пожать ему руку, и одаривает его покровительственной улыбкой – он относится к нему как к подчиненному, техническому специалисту, вроде сантехника или слесаря.
Своими апартаментами он очень гордится, Джеймс это сразу видит.
Так что он держится тактично, когда они принимаются за осмотр, начиная с демонстрационной квартиры.
Полетт тоже с ними. Он ощущает ее молчаливое присутствие. Она покинула отель ранним утром и отправилась домой в Клюз. Когда она появилась снова в девять утра, вид у нее был до крайности уставший.
– Очень мило, – говорит Джеймс Седрику о кухне в демонстрационной квартире.
Тон его сдержан и вежлив, но без энтузиазма. Седрик, бродя по комнатам в своем «Барбуре» и вельветовых брюках горчичного цвета, как будто не замечает этого.
Они стоят на балконе, восхищаясь открывающимся видом.
– Magnifique
[57], – произносит Джеймс с чувством.
Они говорят по-французски.
Этим утром в воздухе чувствуется дыхание осени. Ранний туман рассеялся. Солнце снова греет. Сейчас. Сделай это сейчас. Скажи что-нибудь.
– А есть у вас другие планы по застройке? – спрашивает Джеймс, продолжая смотреть на величественную гору, нависающую над деревней.
– Конечно, – отвечает Седрик тоном, дающим понять: он не настроен обсуждать это.
На его гладком лбу выступили капли пота. Он закуривает американскую сигарету.
– Я знаю, вы были не вполне довольны сервисом, – говорит Джеймс.
Седрик пожимает плечами, не поворачивая головы.
– Если вы продадите квартиры, будет замечательно, – говорит он.
– О, мы их продадим, – заверяет его Джеймс. – Мы их продадим. С этим проблемы не будет.
– Тогда порядок.
– Знаете, почему я этого коснулся? – говорит Джеймс. – Мы фокусировались в основном на более традиционных областях. То есть фирма в целом. И поэтому, возможно, мы оказались не в состоянии уделить вам то время и внимание, которого вы заслуживаете. Теперь же мы планируем нацелиться на новые области.
Повисает короткая пауза. Затем Джеймс продолжает:
– Я планирую кое-что начать.
Вот оно.
Он сказал это.
Это было сказано.
Я планирую кое-что начать.
Седрик вообще слушал?
Джеймс говорит:
– В ряде новых областей имеется большой потенциал. Я уверен, вы со мной согласитесь.
– Конечно. – Седрик не смотрит на него.
– Так что я хочу нацелиться на эту область, – говорит Джеймс. – Сделать так, чтобы здесь что-то состоялось. Думаю, вместе мы сможем сделать так, чтобы здесь что-то состоялось. – Он улыбается. – Я хотел бы поговорить с вами, – продолжает он, – о том, какие еще у вас планы. Может, подключиться на ранней стадии. К примеру, эти квартиры, они отличные. Они очень милые. Но должен все же сказать, что, по-моему, мы сумеем в будущем захватить верхний сегмент рынка с любыми планами застройки, какие у вас есть. Это великолепная долина. Здесь ощущается такой традиционный дух, которого нет больше нигде во Французских Альпах, насколько я знаю. В плане культурного наследия. Плюс лыжная инфраструктура, которая все время развивается. Можно зарабатывать больше на топовых проектах. Мы могли бы сделать все на элитном уровне. Понимаете, о чем я?
