– Каким? Ну… знаешь… Смотря какие у нас были бы отношения.
– Вот оно, – говорит Габор. – В этом все дело. Об этом я и говорю. – Теперь, наконец, он может приняться за еду.
– Ты беспокоишься, что это… э-э… не пойдет на пользу вашим отношениям? – спрашивает Балаж.
– Ага, – отвечает Габор и набивает рот жареной картошкой.
– Ну… А ты с ней об этом говорил?
Габор качает головой и отвечает с набитым ртом:
– Нет, если честно. Ну, то есть я пытаюсь иногда. Но она не хочет. Как-то так.
Они едят.
– У нее день рождения на следующей неделе, – сообщает Габор невесело.
– Да?
– Да. Я повезу ее типа на спа-курорт.
– Да? – снова спрашивает Балаж.
– В Словакии. У них там в горах шикарный отель. Мы там уже бывали. «Кемпински». Знаешь эту сеть?
Балаж как будто пытается вспомнить, потом качает головой.
– Хорошо там, мать твою, – говорит Габор. – Там озеро, горы вокруг. Она любит такую хрень. У них там есть все, любые процедуры. Ну, знаешь. Грязевые ванны. Всякое такое.
Проходят дни, один похожий на другой, визит Золи после полудня, дальше ночь в машине, поход в «Макдоналдс» в мутном свете нового утра и разрядка в душе, чтобы легче заснуть.
И все же спит он плохо. Он чувствует себя иссушенным усталостью и иногда кажется себе таким же бесплотным, как кольца сигаретного дыма, висящего в теплом затхлом воздухе гостиной. Иногда он чувствует себя прозрачным, иногда невыносимо твердым, но так или иначе его постоянно гложет тайное желание находиться там же, где она. Например, в ванной комнате. Маленькая, вся в потеках ржавчины, ванная полна ее вещей. И он пристально изучает их.
Ее присутствие возбуждает его и мучит его долгими бесцветными часами после полудня, когда он лежит на диване, зная, что она находится по другую сторону хлипкой стенки, на которую он смотрит так, словно пытается проникнуть сквозь нее, пока в его гладко бритой голове бьет фонтан фантазий.
Что касается его впечатлений о ней, то он поражается, насколько свежей она выглядит. Если в понедельник, их четвертый день в Лондоне, она и казалась слегка осунувшейся и помятой, возникнув в ночном халате в четыре часа дня, ей ничего не стоило каким-то волшебным образом преобразиться перед зеркалом в ванной комнате.
Ночью в понедельник возникла проблема, ночное происшествие. Было еще рано, меньше одиннадцати, когда Габор получил эсэмэску.
– Черт, – сказал он.
– Что?
– Это Эмма.
– Что пишет? – спросил Балаж.
– Ничего.
– Это ведь сигнал?
– Может, просто ошибка, – сказал Габор.
– Это же сигнал? – снова спросил Балаж.
– Ага, – сказал Габор со вздохом и добавил с неохотой: – Ладно. Идем.
Балажу показалось, что Габор боится. Поэтому и взял с собой молоток – он всегда держал его при себе, под водительским сиденьем. Теперь он засунул его в рукав.
Они выбрались из машины и направились к отелю. Габор качал головой, на лице у него читалась досада, напряжение и страх. По дороге он позвонил Джулии, которая работала по ночам всю неделю. Она сказала, что встретит их у служебного входа.
Когда они подошли, она уже ждала их и нервно курила.
Они двинулись за ней по коридору с зеленым ламинатом к служебной лестнице.
– Четвертый этаж, – сказала она и передала Габору карточку от номера.
Габор кивнул ей, и они с Балажем стали подниматься с мрачным видом по лестнице.
Потертые стены, неоновые лампы на каждом пролете.
– Готов? – спросил Габор.
Балаж пожал плечами.
Габор сказал:
– За это тебе платят.
– Ясно.
– Я посмотрю, как она, а ты займешься им. Ну, если возникнут сложности.
– Ясно.
– И минимум необходимой силы. Не мне тебе объяснять… Нам не нужны неприятности. Ты меня понял.
По-видимому, он беспокоился насчет полиции. Балаж тоже думал об этом. Поэтому сказал:
– Может, молоток оставить здесь?
– Что?
– Оставить молоток здесь. Потом заберем.
– Почему?
Балаж не знал, как лучше это объяснить:
– Ну… Если… Допустим, полиция вмешается, а у нас молоток. Оружие… Понимаешь, о чем я? Он все равно нам не понадобится.
Габор колебался:
– Не понадобится?
– Нет.
– Ты уверен?
Поборов сомнения, он сказал:
– Хорошо.
Габор осторожно положил молоток, и они прошли через пожарную дверь в шикарный холл на другой стороне. Балаж никогда еще не бывал в подобных местах – это было как в американском фильме, и именно так он себя чувствовал – как в американском фильме.
Они остановились перед отделанной резьбой дверью номера 425. Никаких звуков из-за нее не доносилось. Габор провел карточкой по замку, прозвучал мелодичный мотив, и дверь открылась.
Они вошли.
– Что это значит? – произнес Габор в растерянности.
Казалось, он почти разочарован.
В просторной, хорошо освещенной комнате, находились трое: Эмма и два индийца. Они спокойно сидели, словно терпеливо ожидая чего-то.
– Ладно, – сказал один из индийцев, сразу встав, – слушайте, мы хотим поговорить с вами.
Он был намного старше второго и сидел на мягком стуле между занавешенными окнами.
Габор, словно не замечая его, спросил Эмму по-венгерски:
– Что происходит?
Она пожала плечами:
– Их тут двое.
– Это я вижу. Что произошло?
– Ничего.
Пожилой человек в твидовом костюме стоял и, очевидно, ждал, пока Габор закончит разговор с Эммой.
Габор повернулся к нему и произнес по-английски:
– Здесь может быть только один из вас.
– Да, именно об этом мы хотим поговорить с вами, – сказал человек.
– Только один из вас, – повторил Габор.
– Я понимаю… понимаю.
– Ясно, вы понимаете. Так что один должен уйти. Пожалуйста.
Индийцы – старший, в своем элегантном костюме, с манерами и приятным парфюмом, и младший, тощий, в рубашке поло от «Lacoste», тихо сидевший на месте – выглядели донельзя испуганными. Всем было понятно, что Балаж с его габаритами, спокойно стоявший рядом у двери, скрестив руки на груди, в случае чего легко справится с ними обоими. И нарочитая вежливость старшего, скрывавшая его истеричный настрой, ясно свидетельствовала об этом.
