– В мою комнату?
– Да. Думаю, ей бы это понравилось.
Больше он не успевает ничего спросить – возвращается Чармиан. Садится на свое место, не говоря ни слова и не глядя в сторону Бернара, и с жадностью ест очередную тарелку разогретого в микроволновке блюда.
Они уже в холле, когда он говорит ей:
– Хочешь посмотреть мою комнату?
Эти слова, такие простые и конкретные, как будто сами выскочили у него изо рта. Он не собирался произносить их или вообще что-либо.
Она смотрит на мать.
– Я думаю ненадолго прилечь, – говорит Сандра.
Она начинает подниматься по лестнице.
Через несколько секунд, ничего не говоря, они следуют за ней.
Они идут за ней до площадки второго этажа. Она останавливается перевести дыхание и кивает им на прощание, и они оставляют ее в тусклом свете из замызганного окошка и поворачивают в темный коридор – сначала Чармиан, а за ней Бернар.
Они останавливаются в полутьме перед его комнатой. Он открывает дверь и пропускает Чармиан вперед.
Входя за ней, он понимает, что запашище в комнате нехилый. Занавески задернуты, и повсюду разбросана его грязная одежда.
– Извини за беспорядок, – говорит он, закрывая дверь.
– У нас то же самое, – сообщает она.
– Да?
Они стоят рядом в затхлом воздухе. У него опять возникает чувство, что это ему только снится. Она необъятна. И эта необъятность только усиливает ощущение нереальности.
– Так чего тебе хочется? – спрашивает она, продолжая осматривать комнату, окидывая взглядом открытый чемодан с одеждой на застеленной кровати, на которой Бернар не спит, ближе к двери.
Он пожимает плечами, как будто не представляя, чего ему хочется, как будто он даже не думал об этом.
– Не хочешь принять душ? – спрашивает она, взглянув на него без заметного энтузиазма.
– Душ не работает.
– А, ну да, ты говорил.
– Да.
Они стоят молча какое-то время, потом она выдает:
– Хочешь увидеть мои сиськи?
Поколебавшись секунду, он отвечает:
– Да.
В тусклом свете она освобождается от верхней одежды – блузки с рюшами, почти такая же была на ней вчера – и снимает огромный лифчик. Сиськи стекают вниз. Рыхлые, в голубых прожилках, каждая размером почти с голову Бернара, они покоятся на валиках жира. Соски бледно-розовые, очень светлые, размером с блюдце.
Странный миг – он просто стоит и смотрит, а она ждет.
И вдруг он отмечает у себя эрекцию.
Она тоже видит это и, плавно опустившись перед ним на колени, расстегивает его ширинку.
Во рту у нее мягко и тепло.
– А ты это умеешь, – говорит он через какое-то время.
Она молча пожимает плечами. Потом вытирает рот и немного отстраняется. Подергав и покрутившись как следует, она стягивает с себя джинсы.
Ноги у нее в отличие от ног других людей, когда прежде всего замечаешь их длину, поражают размерами по горизонтали. Колени угадываются с трудом. Когда ее кружевные панталоны сползают вниз, он видит в самой глубине наползающих друг на друга белесых масс плоти рыжий кустик волос.
Она берет его за руку и подводит к кровати, на которой он спит, к этой затхлой куче простыней.
Он садится на самый край и неловко снимает джинсы и рубашку поло в поперечную полоску.
Теперь они оба голые, и у него такой стояк, что ему самому неудобно. Почти физически. Она пробует улечься на спину и расставить ноги. Ей нужно расставить ноги так широко, как только возможно, иначе наползающие со всех сторон массы просто не дадут ему попасть в нее. Однако на односпальной кровати, стоящей у стены, это не представляется возможным. Она едва умещается на ней даже со сдвинутыми ногами. После нескольких безуспешных попыток Бернар говорит:
– Знаю. Мы положим матрас на пол, хорошо?
Они встают и начинают стаскивать матрас, который прижимает член Бернара к животу.
И вот матрас на коричневой плитке пола.
Она стоит голая в неясном свете, проходящем сквозь занавески, напоминая огромную оплывшую свечу. И она вся в его власти – эта округлая, текучая груда плоти. Эти бледно-розовые соски размером с его лицо. Ее так много, так нереально много, думает он, глядя на нее, и неожиданно понимает, как сильно хочет ее, – эта женщина так же необъятна, как сама его потребность в обладании, если такое вообще возможно, во всех мыслимых проявлениях. Хотя в данный конкретный миг эта потребность кажется ему бесконечной. Его член покачивается, его легкие втягивают воздух и выпускают, и как будто ничего другого в мире просто нет – и ничего больше не нужно.
Она укладывается на матрас.
И они начинают.
Они продолжают до самого вечера, пока рассеянный занавесками свет все больше слабеет. Потом они засыпают на какое-то время, а когда он открывает глаза, то видит, как она одевается. Она уже натянула блузку, но с матраса на полу все равно кажется почти голой.
– Сколько сейчас времени? – спрашивает он.
– Семь, – отвечает она. – Ужинать идешь?
Она отодвигает занавеску, впуская в комнату вечерний свет, и, осмотревшись, находит свои необъятные панталоны. Тяжело усевшись на вторую кровать, она натягивает их.
– Не думаю, – говорит он.
Он лежит голый на матрасе на спине, совершенно выдохшись после, кажется, пяти – он уже сбился со счета – оргазмов, и чувствует, что хочет спать и не способен шевельнуться. Сама мысль о том, чтобы одеться сейчас и пойти в столовую, невыносима.
– Понимаю, – говорит она, возясь теперь со своими джинсами.
Одевшись, она подходит к двери и спрашивает:
– Тогда увидимся позже?
– Да, увидимся, – отвечает Бернар.
Оставшись один, он продолжает лежать на матрасе, чувствуя кожей тепло воздуха и разглядывая узор из трещин на потолке, пока темнота не скрывает его.
Сквозь окно долетают звуки с улицы
шумное жужжание мопеда
обрывок музыки
далекие, очень далекие крики
Глава 7
За обедом на следующий день он сидит в смущении. А женщины держатся как обычно. Чармиан занята едой, она почти не говорит и почти не смотрит на него. Разговор ведет Сандра.
– Вы не были в бассейне утром, Бернард, – замечает она.
Он говорит, что был на пляже.
– И как – понравилось?
Он говорит, что да.
– Мы не очень любим море, верно? – спрашивает она.
